Люби меня
Шрифт:
Целуемся до тех пор, пока на втором этаже сенохранилища не начинается движуха – шаркающее передвижение и громкие разговоры.
– Тебе пора, – шепчу я.
– Опять стесняешься? – хмурится Саша, очевидно, вспоминая тот раз, когда я выпнула его из спальни из-за Лизы. – Все уже видели меня.
– Это не значит, что я буду при них с тобой валяться.
– Че такого? – не понимает он.
Я немного злюсь на этот пофигизм. Для меня он почему-то является оскорбительным. Приходится снова раздраженно отпихивать Сашу, а хотелось ведь расстаться нормально.
Он ловит меня за руку у лестницы.
Мало
– Я никуда не уеду, – выталкивает будто бы через силу.
Словно я его вынудила это сказать.
– Делай, как знаешь… – шепчу, утопая в несвойственном себе смущении.
– А тебе типа пофиг?
– Нет, – быстро отвечаю я. – Не пофиг, конечно. Но я никогда не буду тебя просить остаться.
Саша это уведомление не комментирует. Задерживая на моем лице взгляд, однозначно принимает к сведению. А вот что думает по этому поводу, не озвучивает.
Когда мы целовались, все, казалось, встало на свои места. Остро обозначились все чувства. А сейчас… И я вновь ощущаю какую-то фатальную неопределенность.
Что делать дальше – не знаю. Не знает этого и он.
Так я и ухожу. Дрожа и пошатываясь, в то время как душа блуждает в сомнениях.
Вдруг нечто особенное между нами мне только привиделось?
21
Я не думала, что ты тут голый…
Весь день я то парю от счастья, то погружаюсь в глубокое уныние. Оба этих эмоциональных состояния отрезают меня от мира напрочь. Справляюсь с работой, которую мне поручают, только потому, что полученный в родительском доме опыт, даже после полугодичного перерыва, никуда не девается. Как бы я ни ненавидела всю эту кухонную суету, наверное, он не исчезнет никогда. Поражает, что Лиза до сих пор этим добровольно занимается. Нет, я, конечно, понимаю, что нужно чем-то питаться. Но лично меня устраивают и бутерброды, и даже вермишель быстрого приготовления. Все, что угодно, лишь бы не торчать у плиты.
У Савиновых же внутренний уклад подобен тому, который был в нашей семье. С той лишь разницей, что у нас никогда не было настоящих праздников. А здесь, судя по количеству приготавливаемых блюд, близится гулянка человек на сто. Шалаши соорудили прямо посреди огромного двора. Мне все это видится очень необычным и интересным. Но надолго отвлекаться все равно не получается.
Мы с Сашей Георгиевым целовались… Боже, мы целовались…
Это не сон и не фантазии. Это моя реальность.
Каждый раз, когда я вспоминаю о наших поцелуях, мое сердце принимается так быстро и так сильно стучать, что кажется, это способны все в кухне слышать. Оно наполняется любовью, радостью, страстью, трепетом, тоской, страхом и еще каким-то безумием. Эмоций так много, что я не знаю, как с ними справляться. Но не думать о Саше и о том, что между нами произошло, невозможно.
Я теряюсь в своих желаниях.
Мне то не терпится скорее увидеть его и снова поцеловать, то хочется сбежать от этого всего на край света. Это очень странно, потому что обычно я не прячусь. Получается, с Георгиевым не справляюсь.
«Это лучшее, что со мной было…»
Неужели это правда? Безусловно,
«Прекрати эти манипуляции, пока не стало, на хрен, поздно…»
Я ничего специально не делаю. Но однозначно хочу, чтобы поздно, на хрен, стало.
Боже… Это так дико.
Ну и что? Я просто люблю его. Плохого не желаю. Если бы почувствовала полную уверенность, выплеснула бы на Сашку столько, что он бы очумел от своего счастья.
Тихо смеюсь над своими мыслями. Но не потому, что они нереальные. Напротив, эта часть меня радует. Мне есть к чему стремиться. Есть четкая цель. И есть силы для филигранной реализации. Только вот я никак не могу решить, что делать конкретно сейчас. Как действовать дальше? Я будто бы застряла в одном потрясающем мгновении. И, наверное, жду очередного шага от Саши. Надеюсь, что он не подведет.
Интересно, где он сейчас? Уехал ли? Если остался, то чем весь этот день занимается?
Не могу не ломать голову, даже когда начинаю испытывать от всех своих нескончаемых и слишком бурных размышлений физическую боль.
После обеда прилетает кое-какая информация и фотография, при одном взгляде на которую у меня все внутри горячо сжимается.
Big Big Man: Этот высокомерный ирод походу решил в деревне прописаться. Не скажешь, что ты ему сделала? Мама Люда рвет и мечет.
На снимке Данька смотрит в кадр, а Саша, как будто и не в курсе в этот момент, что его фотографируют – повернув голову, оглядывается куда-то назад. Они оба без футболок, в одних лишь шортах. Но мой одержимый жадный взгляд, конечно же, цепляется только за фактурный торс Георгиева. В мельчайших деталях его разглядываю. Разве что не облизываю чертов экран. И низ живота вдруг такой тяжестью отзывается, что стоять трудно.
Big Big Man: Зависла?
Big Big Man: Все с вами двумя ясно.
Щеки вспыхивают жаром. Шатохин умеет спровоцировать, считать и смутить, даже на расстоянии.
Сонечка Солнышко: Я ничего не делала. Он сам.
Быстро набиваю, пока руки чистые. Потому как Олина мама уже подбрасывает мне новую грязную работенку – фаршировать болгарский перец. Плюс лишь в том, что при взгляде на начинку сексуальное желание улетучивается бесследно.
Big Big Man: Напиши ЕМУ что-то.
Кусая губы, переминаюсь с ноги на ногу.
Сонечка Солнышко: Что именно? Он что-то говорил?
Big Big Man: Только о тебе весь день и трем.
Big Big Man: Ха-ха.
Что это значит? Не могу понять, радоваться мне от этой информации или все-таки огорчаться.
Big Big Man: Что-то сопливое ему напиши. Типа соскучилась. Или что там положено...
Сонечка Солнышко: А если это не так?
Big Big Man: ХА-ХА.