Любимая для эльфа
Шрифт:
Фиалковые глаза Колетт горели несбыточной надеждой.
— Роберт, мне приснился страшный сон...
Роберт решился:
— А кем ты сейчас работаешь, Колетт?
Колетт всхлипнула, размазывая пальчиками остатки макияжа. Интересно, как она объяснит себе обстоятельства, при которых он стерся?
— Я?.. Никем... Я учусь... Иногда у Сайри снимаюсь... И ты предложил мне быть посудомойкой... Почему-то... Сказал, что хорошо платить будешь, — Колетт нервно, совершенно неестественно хихикнула. — Правда, странно?
Беспокойство
— Ммм, а ты ничего больше не делаешь для Сайри?
Затуманенные глаза Колетт глядели сквозь слезы.
— Нет, вроде нет...
Совершенно серьезная, испуганная... Сработала психологическая защита на шок — отрицание?
Роберт решил больше не злоупотреблять, действуя хладнокровно-ловко. Принес Колетт воды со снотворным, а когда она уснула, сам аккуратно раздел ее и умыл.
Тельце ее, обычно соблазнительное, представляло невероятно печальное зрелище — царапины, синяки, отпечатки пальцев, содранная кожа. Черти что!
Роберт направился к морозильнику, попутно размышляя, где хранить свои запасы в будущем: как заправский вампир, он обладал несколькими порциями магической крови, выпрошенной у Магнуса на всякий случай.
Вот тот и наступил. Сонная Колетт вряд ли была способна глотать, и Роберт надумал сделать ей инъекцию. Растирание больных мест кровью могло бы ее разбудить, так удручающе они выглядели.
Скоро от увечий не останется следа, но как быть с психологическим состоянием Колетт?
Роберт надумал ждать и смотреть по обстоятельствам, не приукрашивая действительность, но и не усугубляя ее.
***
Проснувшись в теплой постели — нос ласкали ароматы хлопка, дерева, свежести — и потянувшись красивым стройным телом, Колетт поняла, что ее план сработал и даже лучше, чем она представляла.
Полностью здорова, в хорошем месте, и, кажется, чувствуется вкусный запах, хозяин что-то готовит.
Как Колетт успела заметить, у Роберта была огромная двухуровневая квартира, в некоторых уголках которой забывалось, что это не целый дом.
Колетт поискала глазами, что бы надеть — явиться к Роберту голой означало окончательно заклеймить себя распутницей — и обнаружила, что Роберт отставил ей запечатанный халат из банного набора, продаваемого в супермаркетах. Аккурат нужного размера... Колетт невольно подумалось, насколько глубоко Роберт следил за ее жизнью и, главное, зачем...
Ему неизменно нравились блондинки, но произошедшее в парке красноречиво вопило, что не все так просто. Хотя то, что случилось, меньше всего тянуло на симпатию.
На всякий случай Колетт решила вести себя с ним как юная женщина с молодым мужчиной, не имеющим ярко выраженных пристрастий.
Пусть Роберт обвиняет ее в развратности, повышенная стыдливость, скромность и целомудренность не были ее врожденными чертами.
Подойдя к лестнице, ведущей на первый этаж, из какого-то дерева и слегка, даже приятно скрипящей при ходьбе, Колетт, чуть
— Доброе утро! Я проснулась! Есть кто дома?
Это было глупо и наивно, но ничего больше не придумалось.
Низкий голос Роберта тотчас отозвался.
— Сейчас приду.
Глава 208. Дорогая
Глядя, как он поднимается — чрезвычайно мускулистый — как всегда в обтягивающей светлой футболке, статный, красивый на лицо, Колетт осознала вдруг, что ненависть еще не пустила ростки в ее душе. Не из-за внешности Роберта — благодаря полному исцелению и его заботливости, извращенной, странной, но очевидной.
И Колетт еще раз повторила:
— О, Роберт! Доброе утро.
Он взглянул хмуро, пытаясь понять, насколько велико ее забытье, но кивнул.
— Доброе.
Колетт захотелось посмотреть, как Роберт выпутается из щекотливой ситуации.
— Как я у тебя оказалась? Где моя одежда?
Не понимая, зачем она это делает, Колетт кокетливо улыбнулась, снова позволяя эмоциям вести себя. А те шептали, что Роберту нужно понравиться, что необходимо выторговать себе условия получше, чтобы спастись от преследования по моральным принципам, а может и обрести хлеб с маслом...
Роберт выкручиваться не стал, глядя на Колетт прямо в упор своими голубыми глазами, сейчас совершенно нейтрально, без одобрения или отторжения.
— Ты что, совсем ничего не помнишь?
Губы Колетт, закутанной в пушистый халат, дрогнули, опустившись полумесяцем, а ее голос поначалу громкий, становился все тише и тише.
— Значит... это был не сон? Ты правда... меня изнасиловал? Мой второй в жизни раз... был таким?
Роберт с трудом удержался от желания сплюнуть на пол, свой дом он берег.
— Во дурища!
Колетт стояла, опустив голову, ее нереально длинные ресницы отбрасывали на смуглые щечки тени.
Низкий голос Роберта вдавливал ее в пол.
— Это же как с таким «опытом» отправиться к акуле?! Хотя да, — интонация Роберта отразила его задумчивость, — только без опыта к ней и попадешь. Либо совсем прожженной сукой.
Чудесные фиалковые глаза Колетт наполнились печалью.
— Покажи, где у тебя ванная... И где мое вечернее платье... Не могу же я все время ходить в халате... И спасибо, что ты вылечил меня и приютил.
Роберт мимолетно улыбнулся и тут же посуровел.
— Спасибо сыта не будешь. Платье твое висит в шкафу на плечиках там, где ты спала. Примешь душ, затем спускайся вниз, будем есть. Потом пойдешь в магазин, купишь себе одежду, подходящую для уборки дома, и за работу.
Колетт удивилась:
— Что, прямо сразу?
Ответом ей была кривая усмешка.
— А что тянуть? С проституцией ты не тянула, пошла сразу, как тебе предложили деньги, а от нормальной работы нос воротишь?
Колетт взглянула умоляюще.