Любимая мартышка дома Тан
Шрифт:
Запах. Вот о чём я мог бы догадаться сразу, если бы был настороже. Жильём этот странный дом не пах абсолютно. Ни женских духов, ни ароматических мешочков у пояса мужчин, ни аппетитных запахов из кухни в дальних галереях.
Зато тут угадывался запах пыли и туши. И редко стираемой, очень потной одежды – весьма мужской запах. И ещё-металл. Металл очень даже пахнет, если смазывать его, как положено, маслом.
Все вместе, если не считать туши,– запах солдат. А тушь, рядом с которой маячат солдаты,– это… это вовсе не жилой дом, а нечто совсем иное.
Когда я всё понял, было уже поздно. Господин Ду представил меня чиновнику, сидевшему на низкой галерее в дальнем конце двора, после чего без особых церемоний удалился, поднимая облачка песка.
– Я отвлёк вас от важных дел, господин Мань,– сказал мне чиновник,– но извинением мне послужит то, что и у меня есть важные дела. И получилось так, что эти дела у нас с вами одни и те же.
Я мрачно поклонился ему, а мысли начали свой путь: мою любимую (в отличие от нервного ферганца) серую тохаристанскую Мышку уже, конечно, увели куда-то под уздцы, ворота сзади перекрыты, а если я сейчас полезу вот по этому дереву вверх на черепицу, то стрела достанет меня быстро и легко… И это помешает мне доставить себе удовольствие и свернуть серому господину Ду шею. Только представить себе – он перехитрил меня. Меня!
– Моя фамилия – Чжоу,– улыбнулся мне чиновник, показав жёлтые лошадиные зубы.– Можете называть меня Чжоу цзиньши.
Эта короткая фраза позволяла узнать о господине Чжоу очень многое. Цзиньши – высший учёный титул, присуждавшийся на императорском экзамене и означавший, что мой собеседник знает наизусть все работы Учителя Куна и множество его учеников и адептов, писал на темы их сочинений собственные трактаты. «Цзиньши» также показывало, что передо мной чиновник очень высокого ранга. И – раз он захотел, чтобы я обращался к нему именно по его учёному титулу, а не по чину, – это означало ещё массу вещей. Например, что передо мной скорее всего коренной ханец, так и не научившийся воспринимать спокойно тюрок и полутюрок, включая – как это ни прискорбно,– принцев по фамилии Ли из правящего дома Тан. А это, в свою очередь, означало, что господин Чжоу хоть и крупный чиновник, но ему никогда не дослужиться до уровня, на котором можно запросто встретить во дворце какого-либо из принцев Ли и заговорить с ним, а не только поклониться.
Ну, и, наконец, внешность моего хозяина говорила о том же. Он был в подчёркнуто простой, никак не выдававшей его ранга чиновничьей твёрдой шапке с торчащими в сторону «ушами» и в чёрной одежде, широкими складками лежавшей вокруг сиденья. Брови его были подведены не очень аккуратно, и довольно грубые румяна на щеках тоже говорили о невнимании к собственной внешности. Бородка, каждый из очень толстых волосков которой рос как бы отдельно-и так по всем щекам, тоже явно намекала на прошлую эпоху, как будто не вошли в моду ещё несколько лет назад аккуратные клинообразные поросли, росшие из нижней части подбородка, если не из шеи.
И ещё-он выглядел очень статично, сидя под черепичным коньком галереи как статуя. И хотя вряд ли он был старше меня, а то и на несколько лет младше, но производил – старался производить – впечатление строгого старца. Перед ним стояла заслуженная и лишённая намёка на изящество каменная тушечница, в глубине которой масляно поблёскивала чёрная жидкость. Несколько кистей, чьи рукоятки носили следы его зубов, и желтоватая дешёвая маньская бумага помещались рядом.
Мне было указано место напротив него, куда еле-еле попадала тень от крыши.
– Вам принести, может быть… стул? – с явным неодобрением к такому новшеству любезно выговорил этот ревнитель классических традиций.
– Я ещё не привык к ним,– порадовал я его, и Чжоу удовлетворённо кивнул.
– Ну, а маленькое угощение, как я вижу, вам уже несут. Я всё же пригласил вас как гостя и хочу вам сказать, что вы – очень уважаемый гость.
Тут здоровенный детина без тени мысли на лице – кроме как солдатом, он просто никем быть не мог,– возник у меня из-за спины (ненавижу сидеть так, чтобы за спиной кто-то находился или что-то происходило) и поставил перед моими подушками чашку с четырьмя половинками красного персика, залитыми густыми сладкими сливками из кобыльего молока. К угощению прилагалась маленькая фарфоровая ложечка.
Кроме этого детины и нас во всём большом дворе никого не было. Я, однако, прислушался и с мрачным удовлетворением уловил где-то за галереями еле слышный звон металла. Так звучат пластиночки брони, когда её владелец садится.
– Да, вы весьма уважаемый гость, – повторил Чжоу, – хотя мало кто в Поднебесной знает, кто вы в действительности такой и до какой степени вы достойны почтения. Ну, а я знаю.
Я тяжело вздохнул – какая, в сущности, все это банальность! – но это не произвело на господина Чжоу ни малейшего впечатления.
– Самым удивительным для меня было то, что я узнал о ваших давних, очень давних предках. Этот великий воин, который пришёл завоёвывать ваш город много веков назад… Ведь говорят, что вы – его прямой потомок?
Следовало быть очень осторожным с этим человеком – но в разговоре о древности осторожностью можно было пренебречь.
– Кого вы называете великим воином, Чжоу цзиньши? – поинтересовался я.– Человека, которого мы именуем Сакандаром? Принца из горного западного княжества, который множество столетий назад прошёл со своим войском полмира? Да, он великолепно командовал своей армией, пока громил персов. Но, господин Чжоу, кто только не бил персов! А вот дальше – извините, весь его поход – это история катастроф, одна катастрофа за другой. Ну, посмотрите: он гонится по всей Бактрии за каким-то мелким сподвижником Дария, разгромленного персидского монарха,– и попадает в совершенно незнакомую ему раньше страну. В Согд.
– И берет ваш Самарканд… – подсказал Чжоу.
– Мараканду, он тогда так назвался. Да нет же, господин Чжоу, как мог Сакандар взять громадный и богатый город, одна крепостная стена которого по длине была – двадцать шесть ваших ли? Его просто впустили туда. Возможно даже, чтобы дать ему приют и отдых. И что происходит дальше? А дальше – одно восстание за другим, одна битва за другой. Мараканду ему пришлось брать несколько раз. Осаждать семь восставших городов одновременно – это, по-вашему, удачная война? Да это кошмар! Вашего «великого воина» ранили в этих боях несколько раз, господин Чжоу. И тут только он начал понимать, на что нарвался и куда попал. И тогда он убивает десятки тысяч безоружных людей – потому что больше ему ничего не оставалось. Он просто обезумел от крови, этот мальчишка. Да, он выигрывает все новые битвы. И уничтожает все новые города. А в результате? Всё впустую. Бежит со всем воинством, кроме раненых и инвалидов, на юг, в княжества Инда. Но и там его бьют без пощады, иначе почему он убрался в итоге куда-то обратно, на Запад, где и умер? Вы этого человека называете великим воином, господин Чжоу? На мой взгляд, человек, который выиграл большую часть своих сражений и проиграл все свои войны, – это великий неудачник. А если посчитать убитых им, в том числе женщин, детей и стариков, то это ещё и убийца, и подонок, а не воин.
Господину Чжоу было по-настоящему интересно – это я заметил без труда. Он схватил клочок бумаги и сделал над ней несколько взмахов одной из своих обгрызенных кистей.
– Господин Мань, вы знаете, мне стыдно, что я так мало знаю историю западного мира… Но всё же я удивлён, что вы говорите таким образом о своём предке…
– Сакандар, он же Искендер, он же Александр, не оставил потомства, господин Чжоу, – просветил его я. – Его жена и дети были убиты вскоре после его смерти матерью вашего великого воина. Но я только что упомянул его супругу, Роксану… Которую отец, бактрийский царь Оксиарт, выдал замуж за этого озверевшего от крови маньяка, чтобы помочь ему остановиться, чтобы заключить мир. Вот здесь ваши сведения про мою семью верны. Потому что у Роксаны были братья и сёстры, и вот один из них – действительно мой предок. Это – по линии моей матери.