Любимая женщина Альберта Эйнштейна
Шрифт:
– А это кто?
– Ну как же, Сергей Тимофеевич, это известнейший актер!
– Не знаю, я в театрах уже не помню когда бывал, а в кино и подавно... И вы считаете, что и моя подпись должна быть в этом ряду?
– Конечно, вы скульптор с мировым именем, лауреат...
– Сталинской, заметьте, премии, Павел Дмитриевич. А сам-то ты разве нет?
– Ну почему же нет? Было дело, в 1952-м еще. Правда, они теперь все Государственными премиями считаются...
– А шведы-то премию своего изобретателя динамита почему-то не переименовали! Как была Нобелевская, так и есть по сей день. Хотя благодаря ему невинных людей наверняка погибло больше, чем при Сталине. Наверняка. В общем, не буду я подписывать, и точка. Я к Сталину обращался как к брату... Не обижайся.
Уходя, Корин бросил косой взгляд
Буквально через месяц, 15 марта 1966 года, председатель Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР Владимир Ефимович Семичастный услужливо информировал Центральный Комитет, что «в Москве получило широкое распространение письмо, адресованное первому секретарю ЦК КПСС, подписанное 25-ю известными представителями советской интеллигенции... Сбор подписей под названным документом в настоящее время намерены продолжить, причем инициаторы этого дела стремятся привлечь к нему новых деятелей советской культуры... Известно, что некоторые деятели культуры, а именно: писатели С.Смирнов, Е.Евтушенко, режиссер С.Образцов и скульптор С.Коненков, отказались подписать письмо...»
Еще в детстве деревенская бабка-ведунья нагадала Сергею Коненкову долгую-предолгую жизнь. В зрелом возрасте он всем говорил, что доживет до 100 лет, и любил повторять фразу: «В любом возрасте оберегайте чувство молодости».
Когда ему стукнуло 97, тогдашний председатель Союза художников Екатерина Белашова ходатайствовала о предоставлении Коненкову государственной дачи. Обратилась в правительство. Там прошение помурыжили-помурыжили и, как говорится, благополучно положили «под сукно». Тогда Белашова, добрая душа, решила по-своему поощрить старого мастера и отправила его в Дом творчества на Сенеж. Екатерина Федоровна искренне хотела как лучше, но, увы...
Всем хорош был этот дом: и находился в чудесном месте, и люди вокруг были замечательные, никто в душу не лез. Только вот бытовые удобства были общие, в коридоре. Когда Коненков попросил помочь ему в помывке, сердобольные нянечки охотно выполнили эту просьбу. Затем завернули в простыню. Но пока санитары несли старика из ванной комнаты в номер, его сильно продуло. На следующий день врачи диагностировали: воспаление легких. Плюс ко всему на дворе стояла промозглая осень. Возвращение в Москву ему тоже далось нелегко.
Говорят, у «русского Родена» до последних дней под рукой неизменно оставались карандаш и бумага, картон, пластилин, куски фанеры. Как-то вечером, сидя в кресле перед темнеющим окном, он ясно увидел никем еще не написанную картину под названием «Зал ожидания». Огромное полотно с изображением абсолютно одинаковых гробов. Только гробы, гробы, гробы с крестами на крышках – и все. Зал ожидания...
На календаре был бесснежный декабрь 1971 года. Сергей Тимофеевич Коненков не дожил ни до 100 лет, ни до коммунизма, ни до Армагеддона. Аминь.
В день смерти великого скульптора в дом к Маргарите сбежались с соболезнованиями близкие и знакомые. Они застали ее в смятении, нервно мечущейся из одной комнаты в другую.
– Оставьте свои сочувствия при себе! – нервно кричала она. – Что вы сюда понабежали? Или не понимаете, что я теперь нищая?!
Вскоре после кончины Коненкова люди в штатском изъяли из семейного архива несколько мешков бумаг. Но в спешке кое-что пропустили.
Маргарита Ивановна пережила всех – и своего мужа, и Альберта Эйнштейна. Стала затворницей. С годами от ее аристократического лоска мало что осталось. Бывшая красавица безумно располнела, погрузившись в сильную депрессию, неделями не поднимаясь с постели в своей комнате на втором этаже Дома-музея Коненкова. Выбраться на Тверскую – тьфу, на Горького! – было практически неразрешимой проблемой. Ноги не несли. Домработница наслаждалась унизительным положением барыни, открыто издевалась над ней, насильно кормя селедкой и черным хлебом, подстилая на стол газетку вместо скатерти. Будила спящую Маргариту Ивановну поистине варварским способом – поджигала перед лицом бумагу, все те же газеты.
Тупыми ножницами она грубо состригала ей волосы, давясь при этом от
На глазах хозяйки она портила вещи, открыто воровала драгоценности. Маргарита Ивановна горько сожалела, что в свое время не подарила племяннице роскошную лисью шубу, предмет зависти многих знакомых дам: «Ты еще не умеешь носить меха. Да и мне еще, может быть, придется выходить...» Но не пришлось. Скотина-домоправительница варварски отрезала от шубы рукава. Объяснила: нужно на воротники. Маргарита потом долго рыдала: «Зачем испортила вещь?! Да лучше бы просто забрала!..»
Лишь резная шкатулка с личными письмами и документами для домработницы не представляла никакого интереса. А в ней, кроме всего прочего, хранился пожелтевший от времени листок, испещренный элегантными готическими строками. Это было стихотворение, посвященное Маргарите, не великого физика, не лауреата Нобелевской премии, не самого знаменитого еврея в мире Альберта Эйнштейна, а ее любимого, седовласого, лохматого мужчины, первой половинки от их общего «Альмара».
Две недели томил тебя,
И ты написала, что недовольна мной.
Но пойми – меня также мучили другие
Бесконечными рассказами о себе.
Тебе не вырваться из семейного круга.
Это наше общее несчастье.
Сквозь небо неотвратимо
И правдиво проглядывает наше будущее.
Голова гудит, как улей,
Обессилели сердце и руки...
Приезжай ко мне в Принстон.
Тебя ожидают покой и отдых.
Мы будем читать Толстого,
А когда тебе надоест, ты поднимешь
На меня глаза, полные нежности,
И я увижу в них отблеск Бога.
Ты говоришь, что любишь меня,
Но это не так.
Я зову на помощь Амура,
Чтобы уговорил тебя быть ко мне милосердной.
А.Э.
Рождество. 1943 г.
Еще она нашла черновик письма своего мужа Сталину, в котором были такие странные строки: «И видел я одного Ангела, стоящего в солнце; и он воскликнул громким голосом, говоря всем птицам, летящим по середине неба: летите, собирайтесь на великую вечерю Божію. Чтобы пожрать трупы царей, трупы сильных, трупы тысяченачальников, трупы коней и сидящих на них, трупы всех свободных и рабов, и малых и великих... Ангел в солнце – это олицетворение последних членов Церкви Христовой. И они то сделают, тот призыв ко всем организаціям міра, чтобы выступить против атакующих армій Сатаны. А пир будет, так как Армія Сатаны будет побита. А когда атакующая Армія Сатаны будет побита – то пир будет, будут радоваться все в Арміи Божіей, как радовались в Россіи освобожденные от рабства капиталистов и помещиков...»
Маргарита Ивановна Воронцова-Коненкова умерла от истощения в 1980-м, наотрез отказавшись принимать дрянную пищу.
Дюжие, страдающие от жестокого похмелья санитары в замызганных халатах, вынося мертвое тело из квартиры-музея Коненкова, так пялились на бронзовую фигуру обнаженной красавицы при входе (скульптура Маргариты), что едва не уронили носилки. Они, разумеется, не догадывались, что увозят в морг музу знаменитого скульптора Сергея Коненкова, которой на роду было также суждено стать последней любовью великого физика Альберта Эйнштейна.