Любимая женщина Альберта Эйнштейна
Шрифт:
Человек одновременно одинокое и социальное существо. Как существо одинокое он старается защитить свое существование и существование наиболее близких ему людей, удовлетворять свои желания и развить свои врожденные способности. Как социальное существо он ищет признания и любви других людей, хочет разделять их удовольствия, утешать их в горе, улучшать условия их жизни...
Для отдельного человека понятие «общество» означает сумму его прямых и косвенных отношений к своим современникам и ко всем людям прошлых поколений. Человек способен мыслить, чувствовать, желать и работать сам по себе. Но в своем физическом, умственном и эмоциональном существовании
Анализируя суть происходящего кризиса, Эйнштейн приходил к выводу, что при капитализме свою зависимость от общества человек «ощущает не как благо, не как органическую связь, не как защищающую его силу, а скорее как угрозу его естественным правам или даже его экономическому существованию... Действительным источником этого зла, по моему мнению, является экономическая анархия капиталистического общества. Мы видим перед собой огромное производительное сообщество, чьи члены все больше стремятся лишить друг друга плодов своего коллективного труда...». Перечисляя все пороки капитализма, Альберт Эйнштейн называет самым большим злом «изувечивание личности».
Заканчивал он свои размышления так: «Я убежден, что есть только один способ избавиться от этих ужасных зол, а именно – путем создания социалистической экономики с соответствующей ей системой образования, которая была бы направлена на достижение общественных целей. В такой экономике средства производства принадлежат всему обществу и используются по плану...»
Хотя Эйнштейн исповедовал социалистические идеалы, он принципиально не доверял массовым движениям и был человеком, которого не пожелала бы иметь в своих рядах ни одна политическая организация.
Так или иначе, этот своеобразный манифест Эйнштейна, безусловно, лег в его досье, где было собрано уже немало документов, свидетельствующих об «антиамериканской деятельности» ученого. А одна из правых газет лишний раз напомнила своим читателям, что этот «принц современной науки является активным участником многочисленных подставных организаций коммунистов».
При всей своей беспечности Эйнштейн ощущал постоянное внимание к своей персоне. Иностранным дипломатам он жаловался, что его телефонные разговоры прослушиваются, а за его домом следят. Это его особенно раздражало, особенно когда в доме появлялись посторонние женщины. А секретарь Элен Дюкас ему рассказывала, что уже несколько раз замечала каких-то странных людей, которые без стеснения рылись в баке, куда она выносила мусор из дома Эйнштейна.
МОСКВА, август–сентябрь 1949
Берия прекрасно помнил слова, сказанные ему Сталиным в кремлевском кабинете, когда речь зашла о сроках завершения работ по созданию советской атомной бомбы: «Головой отвечаешь, Лаврентий».
29 августа 1949 года (через три с небольшим года после того памятного разговора) на Семипалатинском полигоне в Казахстане была успешно испытана первая советская атомная бомба РДС-1 (абсолютная копия американского «Толстяка», хотя ученые и чекисты расшифровывали аббревиатуру РДС как «Россия делает сама»).
...Сентябрьским утром, попивая традиционный кофе, Сергей Тимофеевич Коненков листал свежую «Правду».
– О, Марго! Послушай-ка, вот, кажется, и свершилось. Слушай: «23 сентября президент США Трумэн объявил, что, по данным правительства США, в одну из последних недель в СССР произошел атомный взрыв. Одновременно аналогичное заявление было сделано английским и канадским правительствами. Вслед за опубликованием
В связи с этим ТАСС уполномочен сообщить следующее.
В Советском Союзе, как известно, ведутся строительные работы больших масштабов – строительство гидростанций, шахт, каналов, дорог, которое вызывает необходимость больших взрывных работ с применением новейших технических средств. Поскольку эти взрывные работы происходили и происходят очень часто в разных районах страны, то возможно, что эти работы могли привлечь к себе внимание за пределами Советского Союза.
Что же касается производства атомной энергии, то ТАСС считает необходимым напомнить о том, что еще 6 ноября 1946 г. министр иностранных дел СССР В.М.Молотов сделал заявление относительно секрета атомной бомбы, сказав, что «этого секрета давно уже не существует». Это заявление означало, что Советский Союз уже открыл секрет атомного оружия и он имеет в своем распоряжении это оружие. Научные круги Соединенных Штатов Америки приняли это заявление как блеф, считая, что русские могут овладеть атомным оружием не ранее 1952 г. Однако они ошиблись, так как Советский Союз овладел секретом атомного оружия еще в 1947 г.
Что касается тревоги, распространяемой по этому поводу некоторыми иностранными кругами, то для тревоги нет никаких оснований...»
Дочитав сообщение, Коненков молодцевато рассмеялся: «Ничья! Вот так вот...»
Тем же утром товарищ Сталин, держа «Правду» перед собой, внимательно читая это сообщение ТАСС, недовольно поморщился: «По сути верно, но сделано коряво, косноязычно... Ну ладно, слово – не воробей, уже вылетело, не поймаешь... Но вот главного редактора Поспелова давно пора бы уже сменить. Может, на Суслова... Как его там? Михаил Андреевич... Сволочь он, конечно, редкая. Но служить будет верно, как пес...»
Сталин, как и Берия, хорошо помнил свои слова: «Головой отвечаешь, Лаврентий». Лаврентий с делом справился – получай награду. Звания Героя дать ему было нельзя, у него уже была Золотая Звезда. Но товарищ Сталин, как всегда, умел найти выход из любого положения: был подписан специальный указ, согласно которому в стране вводилось новое звание – Почетный гражданин Советского Союза. Пускай Лаврентий порадуется такой почести. Ни у кого такого отличия еще не было, пусть он будет первым, заслужил. А вторым Почетным гражданином, решил Сталин, будет товарищ Курчатов.
Награждая отличившихся физиков звездами Героев Социалистического Труда, генералиссимус заметил: «Если бы мы опоздали на год-полтора с атомной бомбой, то, наверное, «попробовали» бы ее на себе».
ПРИНСТОН—НЬЮ-ЙОРК, 1949 и другие годы
Эйнштейна все чаще посещало чувство одиночества и грусти. Своему другу юности Марку Соловину он писал: «Вам кажется, что я взираю на труд моей жизни со спокойным удовлетворением. Вблизи все это выглядит несколько иначе. Нет ни одного понятия, в устойчивости которого я был бы убежден. Я не уверен вообще, что нахожусь на правильном пути. Современники видят во мне еретика и одновременно реакционера, который, так сказать, пережил самого себя. Конечно, это мода и близорукость. Но неудовлетворенность поднимается и изнутри. Да иначе и не может быть, когда обладаешь критическим умом и честностью, а юмор и скромность создают равновесие вопреки внешним влияниям...»