Любимчик богов
Шрифт:
– Поеду, конечно.
– Горыня кивнул.
– А после разобью в кровь морды всех в том виноватых.
– А если от какого соседа имению раззор будет? Или не приведи Перун, поругание чести?
– Если буду в том уверен, разберусь так, что мало никому не будет.
– Горыня снова кивнул.
– Так и я о том!
– Михаил Афанасьевич всплеснул руками, и подхватившись со стула начал ходить по комнате.
– Можете их не любить, можете даже ненавидеть, но это же ваша кровь. А кровь не водица. Знаете что за последние полгода это уже восьмое похищение особ Рюриковой крови?
Горыня кивнул.
– Насчёт восьмого не знаю, но князя Елецкого сам освобождал. Кирилла Мирославовича уже со столба снимали.
– И ведь то,
– Нет, конечно.
– Горыня вздохнул.
– Только ведь не успокоится Григорий Николаевич. И невест начнёт подсовывать, и вообще делами опутывать. Человек он опытный и цепкий. А я не хочу сейчас никаких дополнительных сложностей. Только-только служить начал, быт себе обустроил.
– Ну что вы несёте?
– Укоризненно покачал головой Волконский.
– Какой к ляхам быт? Речь идёт о серьёзных вещах. Не просто вашем будущем, а наиболее эффективной вашей работе в государстве. Возможно вы гениальный управленец, возможно военачальник, а может талантливейший инженер. И никто не будет впихивать вас в узкое стойло княжеского имения. Я первым буду, кто воспротивится такому вашему применению. Я ещё, знаете ли, хочу от государя знак Наставник в серебре, за сотню достойных кандидатов принятых по моей рекомендации.
– Михаил Афанасьевич улыбнулся.
– Понимаю, что вам, молодому и обеспеченному человеку не хочется терять ни крохи из той свободы, что вы имеете. Но свободу вашу империя обменивает на возможности, а это согласитесь вполне равноценно.
– И ответственность.
– Разумеется.
– Князь кивнул.
– но ответственность это необходимый элемент государственного устройства.
– Он вздохнул и неожиданно подмигнул Горыне.
– Покидаю вас, и надеюсь, что ваше благоразумие не уступает вашей доблести.
Двери за князем давно закрылись а Горыня всё стоял у окна размышляя о прошедшем разговоре. В принципе подход озвученный Волконским его устраивал. Он действительно многое мог сделать для этой России. Мог и должен. И то, что его не собирались использовать как будущего управителя поместья, только радовало. Кроме того, была ещё и война набухавшая на западной границе. Где-то в эти годы в покинутом им мире тоже была война где случилась очередное пришествие евроорды и осада Севастополя, так что ему было что внести в программу будущего пребывания гостей.
Но всё это будет, если Волконский выполнит всё о чём говорил. Горыня вздохнул, и вышел из комнаты.
– Где сейчас князь?
– Поинтересовался он у усатого стражника, и тот с готовностью кивнул.
– Туточки, счас провожу.
В высоком зале с колоннами и расписным потолком, чуть потерявшись от окружающего величия, стоял длинный стол, за которым могло свободно сесть два десятка воинов. Но приборы стояли лишь на четверых. Князь Волконский, князь Стародубский и его дочь Мария, едва отошедшая от шока похищения, беседовали о чем-то, когда в зал вошёл Горыня, и вежливо поклонился сначала князьям, а затем Марии Стародубской.
– Ну, здравствуй, брат.
– Девушка пронзительно глядя Горыне в глаза, подошла и совершенно неожиданно обняла, обдав целым букетом ароматов трав, и едва чувствовавшегося аптечного запаха. Потом взяла его за руку, и усадила по правую руку от князя.
– Отныне это твоё место.
В чинном молчании прошла первая перемена блюд, когда Григорий Николаевич, вытер губы салфеткой, и глотнув из бокала с вином, внимательно посмотрел на Горыню.
– А что, сын. Не поделишься планами на будущее?
– Поделюсь... батюшка.
– Горыня отставил в сторону тарелку, и тоже вытер губы.
– Полагаю, служить дальше в Перуновой сотне князя Медведева. Скоро сотня идет на порубежье с турками и негоже мне уходить в такое время.
– То так.
– Хмуро подтвердил князь комкая в руке салфетку.
– Никто не может говорить что Стародубские
– Это что-то меняет?
– Спокойно спросил Горыня.
– Скоро война будет. А там и последние сыновья, и вообще последние в роду встанут. Иначе никак.
– Слова достойные князя.
– Волконский довольно улыбнулся.
– Большая война - большие почести. А вы, любезный Григорий Николаевич, снарядите-ка молодца вашего по первому разряду, чтобы не знал ни в чём утеснения, да благословите на подвиг ратный. Тяжело отпускать сына, но он не только вам сын, но и России-матушке и встать на её защиту - сыновний долг, что паче долга княжеского стократ.
8
Утро третьего дня Червеня выдалось хмурым. На низко нависших облаках набухали первые капли дождя, а перед дворцом Стародубских, провожали сына и единственного наследника огромного состояния - княжича Горыню. Уезжал молодой княжич не налегке, а в сопровождении двух телег, с десятком охраны из княжьей гриди. На охране настоял князь, а Горыня, просто махнул рукой, понимая, что не во всём нужно соблюдать неуступчивость, и если хочешь выиграть в главном, хотя бы в мелочах, нужно соглашаться.
Зато в телеге лежало десять пудов самой наилучшей стали в слитках и готовых стволах уральской выделки, а так же слесарный инструмент, и точные мерные приборы, которых Горыне очень не хватало. Была ещё куча подарков скрипящей от злости родни, что с приклеенными улыбками оставляли какие-то подарки, и уверяя в своей горячей любви уступали очередь следующему.
Ну и разумеется дары от Вяземского - Медведеву, и разнообразное барахло, соответствующее княжескому титулу.
Горыня уже расцеловался с сестрой и поклонившись отцу, легко влетел в седло Обжоры, и взмахнув на прощание шапкой, тронул коня.
Ехали неспешно, и в Медведевск прибыли к закату четвёртого дня. Горыня устроил дружинников на подворье, а сам поспешил доложиться князю о прибытии.
– Ну покажись, княжич Стародубский.
– Егор Тимофеевич встал, и приветливо обняв Горыню, усадил его на кресло возле стола.
– Не чаял я, что вернёшься, но вижу, что долгу воинскому верен. То добре.
– Он широко улыбнулся. Три недели нам на сборы, а после двинемся на порубежье. Идём всей дружиной. И мои гридни, и Перунова сотня, все там будут. Так что обоз немалый, и дело у меня для тебя есть важное.
– Увидев, что Горыня что-то собирается сказать, повысил голос.
– И не думай отказываться. Десятник Никанор Старицкий занемог, так что тебе принимать десяток. Воины там справные, если что подскажут.
– Не рано мне десяток принимать?
– Горыня вздохнул.
– Боюсь обидятся воины кто больше моего служат.
– Это ты верно сказал.
– Князь кивнул.
– Верно да не совсем. Служить под княжичем старого рода и честь великая и прибыток немалый. Воинам тем ведь и батюшка твой доплачивать будет.
– Чтобы они вместо меня на пули ложились?
– Глаза Горыни зло сузились.
– Да как я потом дружине в глаза смотреть буду?
– Того не будет.
– Уверенно ответил Медведев.
– Но десятника а уж тем более сотника всё одно прикрывать будут, да вытаскивать отовсюду. Как поймут, что ты за них радеешь, и жизни их не размениваешь, так и сойдётесь, так что не разделить потом будет. Первый десяток это как первая любовь. Вместе потом будете многие лета. Я потому тебе и десяток тот даю, что необычный он. Там простым воином Дубыня, Анисим, Савелий да Егорий, все дворянского достоинства, да и остальные тоже им под стать. Никанор-то сам до боярина дорос, да вот годами уже преклонен, так что, как здоровье поправит, в сотники пойдёт али в полутысячники, но на десяток уже не вернётся. Держал я его там только как узду для ватаги этой. Но раз ты у меня, так тебе и десяток этот.