Любимец
Шрифт:
Две башни наблюдения все время маячили на горизонте, но что касается других примет нашего мира — их не было видно. Местность вокруг была пустынной: кое-где из-под травяного покрова или из зарослей орешника поднимались металлические конструкции или валялись бетонные плиты. Я понимал, что это следы той великой и трагической эпохи, когда спонсоры, чтобы спасти Землю, были вынуждены закрыть и ликвидировать все ее вредные заводы и комбинаты, и люди получили возможность свободно дышать, а дети — рождаться здоровыми. Мне было известно, что по договоренности между спонсорами и теми людьми, которые предпочли самостоятельное, полное невзгод и случайностей существование,
Фабрика, на которую нас привезли, была окружена изгородью с высокой сеткой в три ряда, а над сеткой тянулись провода — я сразу понял, что по проводам пропущен электрический ток, я видел нечто подобное по телеку — там вредители лезли на проволоку и обугливались.
Наш грузовик прерывисто загудел, и через некоторое время к воротам лениво вышел человек в одежде. Госпожа Мария Кузьминична выскочила из кабины грузовика и принялась его бранить. А я смотрел на этих людей и думал: неужели власть спонсоров не так безгранична? Ведь сколько раз они повторяли и показывали по телеку — одеваться людям нельзя! И дело здесь не столько в нашем низком духовном и умственном развитии, сколько в гигиене. В одежде людей скрывалась масса паразитов и заразных грибков. До прилета спонсоров почти все люди были больны и вымирали — в частности, из-за того, что носили одежду. Как только спонсоры приказали людям раздеться и выкинуть одежду, все эти болезни как рукой сняло.
Для того чтобы человек успешно продвигался по пути совершенствования и превращения в разумное существо, он должен закаляться, заниматься гимнастикой и следить за чистотой своего тела.
Миновав ворота, грузовик остановился на пыльной площадке перед длинными строениями из красного кирпича. Окованная железными полосами дверь открылась, и изнутри вышел еще один одетый человек! Я представил себе, какое количество микробов развелось на этих людях, и мне чуть не стало дурно.
— Новых привезли? — спросил он.
— А ты как думал? Арбузы? — огрызнулся Лысый.
— Лучше бы арбузы. А то вы таких немощных возите, что от них пользы никакой.
— Дурак ты, Хенрик, — сказал Лысый, — пока живы, из них всегда можно пользу выколотить.
— Мальчики, мальчики, без ссор! — окликнула их Мария Кузьминична. — В какой барак мы их определим?
— Во втором почти пусто, — сказал Хенрик.
Пока они разговаривали, я осматривался. С трех сторон двор был окружен красными строениями, над одним поднималась высокая труба, из нее валил дым — он рвался в небо столбом, словно внутри работали мехи, которые гнали его наверх.
Одно из зданий пониже и поновее других явно было складским — вдоль него тянулась крутая галерея, приподнятая на метр. Возле нее стояло несколько трейлеров, из открытых дверей склада люди вытаскивали алюминиевые контейнеры и заносили их в кузова машин.
Ирка заметила среди рабочих своего знакомого, помахала ему и закричала:
— Ты живой еще, хромой черт!
— Тебе самой на живодерню пора! — радостно закричал человек из галереи.
— А ты мне поговори, поговори! — рявкнул Лысый. — А ну, пошли!
Он погнал нас к низкой двери строения, что было прямо перед нами, и никто не спорил — все замерзли на ветру и хотели поскорее в тепло.
По
При нашем появлении над одной из нар поднялась голова — все остальные нары были пустыми.
— Ты чего прохлаждаешься? — крикнул Лысый.
— Больной я, староста разрешил, — сказал человек и закашлялся.
— Ох и распустились без меня! — крикнул Лысый. — Чтобы завтра был на работе!
Потом Лысый поглядел на нас, покачал сокрушенно головой и сказал:
— А вы до обеда здесь, а после обеда — на трудовых постах, а то запорю.
— Зверь, — сказала Ирка, стоявшая рядом со мной. — Истинный зверь, если сказал запорет, значит, запорет.
Мне показалось, что она улыбнулась.
Хлопнув дверью, Лысый ушел, а тот человек, что был простужен, стал, не вставая, показывать нам, какие нары пустые, а какие заняты, чтобы мы не поссорились с их хозяевами.
Окошки были забраны решетками и тянулись под самым потолком — видно, раньше в этом подвале что-то хранили, вряд ли его могли с самого начала замыслить как жилище. Хотя, впрочем, этому зданию куда больше ста лет — оно еще доспонсорское, а тогда люди жили плохо, грязно, безыдейно.
Ирка выбрала себе нары в самом углу, подальше от двери и вонючего ведра, а мне велела устраиваться над ней — она уже распоряжалась моими действиями, как добрая приятельница или даже родственница. Впрочем, так оно и было — сейчас мне на всем свете не найти человека ближе, чем эта бродяжка, которая почему-то прониклась ко мне сочувствием и взяла надо мной опеку. И хоть она была страшно грязная и передних зубов у нее нет, шрам через лицо, а вместо волос — космы, у меня не было к ней отвращения и презрения. Мне она помогала.
— Жрать охота? — спросила она, став рядом с нарами и проверяя, удобно ли я устроился. — Здесь кормят. В других местах не кормят, ждут, когда мы копыта откинем, а здесь даже пожрать дают. А это потому, что Машка-мадамка вовсе не злая. Даже непонятно, как в директорах держится, у них установка — истребление генетического фонда, смекаешь?
Я ничего не смекал, я половину ее слов не понял, но кивал головой, не спорил. Я улегся во всю длину на нарах — они были мне коротки, и пятки высовывались наружу. Ирка стояла возле, уткнув подбородок в край нар. Вокруг стоял негромкий гул голосов и шум, производимый людьми, которые обустраивали свой нищенский быт. Я подумал, хорошо бы сейчас рассказать этой Ирке, как может жить цивилизованный человек, рассказать ей о моей чистой и мягкой подстилке, о ковре, на котором я лежал и смотрел телевизор, о том, что у меня было по крайней мере три различные миски, и хозяйка их сама мыла, потому что не доверяла моей аккуратности.
Но выполнить своего намерения я не успел, потому что Ирка вдруг наклонила голову и, прищурившись, заявила:
— В баню бы тебя!
— Меня?
— А то кого же! Я еще такого грязного мужика и не встречала.
Я сначала не понял, шутка это или издевка надо мной, но все мое расположение к этой бродяжке как рукой сняло.
— Уйди! — сказал я. — А то я тебе скажу, на кого ты похожа.
— На кого похожа, на того и похожа, — ответила, нахмурившись, Ирка.
— На бабу-ягу беззубую, из помойки! — сказал я.