Любимое блюдо

Томас Китти

«Ты же знаешь, что я не могу с тобой говорить, если ты на меня не смотришь».

– Извини. Это просто так... непривычно. Мне жаль. Это больше не повторится.

Должно быть, мужчина увидел в моих глазах испуг, что я окажусь наказана плохой камерой за такой незначительный проступок.

«Я не посажу тебя обратно в камеру, пока ты пытаешься повиноваться. Ты это знаешь. Я понимаю, что ты сделала это не специально. Ты просто еще не привыкла».

Я

улыбнулась, и он улыбнулся в ответ. Это была улыбка, которая меня не пугала, а наоборот заставляла чувствовать себя в необъяснимой безопасности, несмотря ни на что. Мужчина подвел меня к застеленной бархатом кровати и поставил на колени, обмотав цепями мои лодыжки. В животе что-то сжалось, пока он осматривал ряд кнутов и флоггеров, после чего остановил свой выбор на одном из них.

Когда он замер позади меня, все снова стало нормальным особенно без слов. Кнут опустился на мою спину, и боль от удара показалась мне сильнее, чем я помнила, но это было хоть что-то, намного лучше, чем ничего, которое я ощущала, пока была на свободе или в плохой камере.

Он остановился, когда выступила кровь, а затем толкнулся в меня членом, врезаясь с такой силой, что я едва смогла сделать вдох. Я почувствовала, как мои мышцы сжались вокруг него, после чего неконтролируемые волны удовольствия накрывали меня одна за одной, пока я позволяла слезам свободно стекать по лицу.

Мужчина заскользил руками по моему телу, обхватил меня за грудь, и начал поглаживать по спине медленно размазывая кровь. Его прикосновения ощущались, как героин, бегущий по венам, и я была благодарной наркоманкой.

Эпилог

Доктор Блейк сидела в своем кабинете, крепко сжимая в стареющей руке потрепанное и прочитанное письмо. Донна Варгас сидела напротив нее, блаженно спокойная в наркотической дымке. Письмо пришло этим утром. У миссис Варгас закончился старый рецепт, и она планировала получить новый.

Если бы не убойный эффект от сильнодействующих лекарств, Миссис Варгас, без сомнения, обвинила бы во всем доктора Блейк, и это было бы вполне заслуженно. Блейк знала, в каком состоянии находилась дочь Донны - Эмили, и насколько это состояние было опасным.

Она уставилась на слова, нацарапанные на бумаге, на самом деле не видя их. Очевидно, Эмили писала в спешке, в те последние минуты, прежде чем стала еще одной из тех, кто пропал без вести или что-то вроде этого.

Как и многие врачи, доктор Блейк винила себя. Она знала большую часть истории, почему же она просто не нарушила свое гребаное правило и не назначила бедной девочке антидепрессанты в первую неделю, когда та их попросила? Все, что сделало бы ее достаточно стабильной, чтобы не наделать глупостей. Если бы у нее было больше времени, они же только начали терапию.

Она еще раз прочла письмо. Вероятно,

доктор Блейк делала это уже в пятый раз, но женщина прекрасно понимала, что прочитай она его хоть сто раз, миссис Варгас перечитает его больше.

***

Я знаю, это письмо будет шоком, но, пожалуйста, постарайся понять. Я должна была остаться погребенной. Как только я увидела свое имя на надгробии, мне стоило понять, что это правда.

Для тебя я умерла, и ты оказалась права, похоронив меня. Сначала я из-за этого разозлилась, но теперь я все понимаю. Я понимаю необходимость вычеркнуть меня из своей жизни, и это нормально.

Я сожалею только о том, что вернулась домой. Не думаю, что есть какой-то способ объяснить это, чтобы тебе стало легче, но я постараюсь. Видишь ли, я никогда не была свободной. Ни одного дня в своей жизни. Я всегда шла на поводу желаний и потребностей тех, кто меня окружает. Моя уверенность в себе всегда была маской, которую я демонстрировала обществу. А успех, которого я добилась как тренер по вопросам саморазвития, стал результатом того, как убедительно я всех обманывала. Временами, даже саму себя.

Но я никогда не следовала своим собственным желаниям. Я никогда не делала того, чего хотела. Это всегда было тем, чего хотели вы. Или чего хотело общество. Или чего хотел колледж. Или тем, чего хотел любой, кто не был мной и вошел в мою жизнь. Я едва не попалась на эту удочку снова. Я едва не сделала то, чего хотели все вы.

Я почти начала принимать свои таблетки, как хорошая маленькая девочка, переживающая посттравматический синдром и собирающая кусочки своего мира, чтобы все могли сказать, какая я храбрая и хорошая. Почти. Но я не смогла.

Сейчас, когда я пишу это письмо, мне трудно понять, делаю ли я это из-за того, что стала сильной или наоборот, потому что я такая слабая... Единственное, что я могу сказать точно - я впервые действую добровольно. Да, я знаю, что это трудно принять. Если бы этот монстр не забрал меня, то я бы так не считала, верно?

Вероятно, ты веришь в то, что он сломал меня и заставил проникнуться к нему симпатией, и теперь я не могу от нее избавиться. Возможно. Но я свободна уже месяц, и это точно не похоже на свободу, просто клетка побольше.

Не понимаю, как притворство, что я свободна, должно было помочь что-то решить. Я не хотела оставлять его. Я знаю. Стокгольмский синдром. Бла, бла, бла. Я знаю. Я знаю, что это правда, но я не была готова к тому, что это будет значить для меня. Видишь ли, я не чувствую себя сумасшедшей. Поэтому мне интересно, кто придумал эти дурацкие ярлыки. Кто?

Должна ли я быть вменяемой, но несчастной в мире, который кто-то придумал или я должна считаться сумасшедшей, чтобы стать по-своему свободной?