Любимое блюдо
Шрифт:
Пока члены моей семьи и друзья кивали в знак согласия, я как никогда ощущала себя далекой от них. Кем были все эти люди? Среди них, я выглядела чужаком. Мы были одной крови, но этого казалось недостаточно, так что я задавалась вопросом, почему мы продолжали собираться вместе каждый год. Какое-то извращенное издевательство над семейными традициями.
Обед прошел быстро, а потом наступило время тыквенного пирога. Я забрала одноразовую тарелку со своим куском и направилась в гостиную, чтобы посидеть на диване. Несколько родственников вежливо попытались заговорить со мной,
Четыре недели назад все эти люди были одеты в черное и присутствовали на моих похоронах, а теперь мы находились здесь, как будто ничего и не было. Отрицание, казалось, распространялось на всю мою семью, и на все, что я знала. Или думала, что знала.
Я сидела с бумажной тарелкой на коленях, пока их голоса превращались в монотонный белый шум. Почувствовав, как рядом со мной прогнулся диван, я еще усерднее сосредоточилась на пироге. Если я не буду реагировать, то кто бы это ни был, скорее всего, от меня просто отстанет.
Или хотя бы заткнется.
– У тебя больше взбитых сливок, чем пирога, - произнес Бобби.
Я повернула голову и увидела его сидящим рядом со мной с точно такой же тарелкой на коленях, за исключением того, что на пироге парня было лишь немного взбитых сливок, как будто большее их количество приравнивалось бы к смертному греху.
– Ага, - подтвердила я и снова отвернулась.
Я пыталась уговорить маму отменить обед в честь Дня благодарения, говорила ей, что для меня это слишком, что еще рано. И отчасти, я не лгала. Но мою мать не волновало мое мнение, когда дело касалось привычного ей уклада вещей. Для меня же и через пять лет это будет чем-то, к чему я не готова. Я изменилась безвозвратно, и никто не был готов признать это, даже я сама.
Они все хотели верить, что при должном количестве терапии и времени, мой мир снова окрасится в яркие цвета и я опять стану их золотой девочкой, но, даже несмотря на мои краткие вылазки из страны фантазий, я знала, что это неправда.
На моем присутствии на праздничном обеде настояла мама.
– Все будут чувствовать себя плохо, если ты не придешь. А нам бы этого не хотелось. Ты избегала их всех неделями. Они скучали по тебе...
– и так далее и тому подобное.
Я уступила, как делала это всегда, потому что знала, что так будет лучше. Она бы не отстала, пока не получила бы тот ответ, который ее устроит. Сейчас я об этом жалела.
Большая часть семьи столпилась в другой комнате вокруг нового огромного плазменного телевизора, по которому показывали футбольный матч. Никто из них не был футбольным фанатом, и большинство моих родственников ничего не знали об этом виде спорта. Они сидели и смотрели игру, потому что это было то, что делали или должны были делать семьи на День Благодарения.
Мы все делали то, что должны были делать, и мне стало интересно, делал ли хоть один из нас то, что хотел. Я оторвала взгляд от тарелки и ощутила на себе пристальный взгляд Бобби. Ну, хоть один человек частично потакал своим желаниям.
Везунчик-Бобби.
– С тобой все будет в порядке?
–
– Ага, - солгала я.
Какая-то часть меня в этот момент его возненавидела. Или он был слишком глуп, чтобы понять, что суть моего плена весьма сильно отличалась от привычных рамок, или еще хуже, он надеялся заработать дополнительные баллы, прикидываясь благородным рыцарем, который меня утешил. Прямо сейчас я не собиралась думать о том, что творилось в его воображении.
Бобби протянул руку и положил ее на мою. Я дернулась и отпрыгнула на другой конец дивана. Я не выносила прикосновений. Или, если быть точнее, я не переносила ничьих прикосновения, кроме одного человека.
– Прости, - пробормотал он.
– Господи, Эмми, этот гребаный ублюдок хорошенько над тобой поработал.
– Не смей так говорить!
– я сама удивилась ярости, которая прозвучала в моем голосе.
– Вот, черт. Ты же знаешь, я ничего не имею против тебя. Я просто хочу, чтобы его заперли в одиночной камере, понимаешь?
Я не могла встретиться с ним взглядом, потому что знала, что он увидит, как на поверхность пробивается ослепляющая ярость. Был шанс, что он подумает, что гнев направлен на моего похитителя. Но была вероятность и того, что он догадается, в чем дело.
– Эмми?
– Да, - ответила я, проигнорировав его пустую угрозу моему Хозяину.
Я не понимала, почему разозлилась. У Бобби не было бы ни единого шанса останься он с ним наедине. Я знала это не просто потому, что придумала себе, будто мой похититель физически сильнее, чем это было на самом деле, и не из-за того, насколько беспомощной он сделал меня.
Я много раз видела его мускулистое тело, ощущала на себе его вес и силу. Я знала. Он разорвал бы Бобби на куски, так что задалась вопросом, расстроило бы меня это или нет. Вероятно да, но намного меньше, чем мысль о том, что Бобби мог бы причинить боль ему.
– Ладно, хорошо, эм... Мне действительно нужно идти. Но если тебе когда-нибудь понадобится с кем-то поговорить, ты же знаешь, где я, да?
– парень направился к двери.
– Ага.
Он еще долго смотрел на меня, прежде чем развернулся и вышел со своей пустой одноразовой тарелкой. Его плечи поникли. Я оказалась совершенно права. В своем воображении, Бобби уже нарисовал себе картину, где меня исцелит его любовь или что-то в этом роде. Он планировал стать моим спасителем. Но что, если я больше не хотела, чтобы меня спасали?
Один за другим члены семьи и друзья просачивались в комнату, чтобы поговорить со мной и сказать, как сильно они скучали по мне, или как они рады, что я в безопасности. И что если мне что-нибудь понадобится... К тому времени, как все разошлись, я захлебывалась от рыданий. Я дождалась, пока они уедут, села в машину и направилась домой.
Казалось, что заметив, как я расстроилась, мама пожалела о том, что уговорила меня прийти. Было ли это потому, что я разрушила ее идеальный День благодарения или она на самом деле чувствовала себя виноватой, потому что не понимала масштабов трагедии. Об этом мы так и не поговорили.