Любимые не умирают

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Перцовкой угостилась, глумная дура? Ее не всяк мужик осилит. Как продохнула, психоватая? Кто ж перцовку по весне пьет? Ее зимой пользуют от любой простуды, с морозу, чтоб кровь согреть, разогнать по всем жилам. А ты что удумала? Теперь вот это хлебни! — дал что-то горькое, от чего горло свело.

— Терпи! Вот-вот полегчает,— смеялся дед.

С того раза Катька на бутылки не глядела, боялась. А просить стыдилась.

Теперь задавленное желание будто проснулось, поднялось откуда-то изнутри. У Катьки все во рту пересохло, задрожали руки. Ей не терпелось выпить. Она давно накрыла на стол, но старики не спешили разливать по стаканам. И баба мучилась.

Лесник, увидев, понял

все и сморщился:

— Эх-х, баба, умей себя в руках держать. Коли с пути собьет хмельное, в яму скатишься. Помяни мое слово, эта хворь хуже чахотки. И не таких на погост увела, мужиков свалила с ног. Ежли себя не сломаешь, погаснешь лучиной. Из жен тебя за это выбросили. А и сын когда вырастет, отворотится от забулдыги. Сама себе не станешь нужной, людям насмех, родне в горе, век свой проканителишь в дурью и кой прок с нынешнего леченья будет,— глянул на Катьку пронзительно, осуждающе.

— Я только Ваську помянуть хотела,— слукавила баба.

— Заодно и себя! Нельзя тебе пить! — перевернул ее стакан кверху дном, пробурчав сердито:

— Глупому дури прибавлять не стоит.

...Силантий оказался прав. Не пришли деревенские к Акимычу. Зато милиция чуть ли не всякий день наведывалась. Замучили лесника и Катьку, все об одном и том же спрашивали. Предупредили, что по факту смерти Василия завели уголовное дело.

А супротив кого? Ить порвал его Гриша! Он на суд не придет. Неграмотный, повестку прочесть не смогет. А с людями у него теперь разговор один! — смеялся дед.

— Отвечать не зверю, а Кате...

— Как так? — подскочил лесник.

— Она медведям сарай открыла! Не сделай того, Василий остался бы жить.

— Тогда не стало б меня, а может и Катьки,— сказал Акимыч.

— Значит, судили бы Василия и тех двоих. Мы, дед, говорим о фактах. Открыв двери, Екатерина способствовала гибели брата. Еще хорошо, что те двое живы.

— Выходит, ежли б меня те трое убили, Катьку не судили б? — удивился дед.

— По закону получается так! — подтвердил следователь.

— Глумной ваш закон, дурак тот, кто его придумал! Иль я не должон защищаться от бандюг?

— Акимыч, все решит суд. Там определят степень вины каждого. Мы лишь материалы готовим. Выводы и приговор за судьей...

Через месяц Катьку с Акимычем привезли на суд. В зале заседаний полно народу. Здесь почти вся деревня собралась, да районные зеваки набились в зал так, что ступить некуда. Катьку посадили рядом с двумя мужиками, приходившими с Василием в тот злополучный день. Они опасливо косились на бабу, будто у нее из-под юбки вот-вот медведи вывалятся.

— Обвиняемая Федотова, встаньте! — услышала Катька и вздрогнула. Она поняла, что Колька уже взял развод с нею и ей не разрешил остаться на его фамилии. Ее желание и согласие не потребовалось. Катьку затрясло от обиды. Теперь она станет жить на разных фамилиях с сыном.

— Как же это так, кто придумал такую глупость?— даже глазам жарко стало:

— За что меня привели сюда? За то, что не дала убить деда? Иль его жизнь стала никому не нужной? Спросите деревенских, скольким семьям помог со здоровьем? Меланья! Иль ни тебя от грудной жабы избавил? А тебя, Татьяна, от операции с маститом уберег, так бы и осталась совсем без сисек! Тебя Нинка от выпадания матки вылечил, она уж на пятке моталась! А ты Томка чего прячешься. От рака избавил, давно бы сдохла! Нынче двойню родила и хоть бы что. Кондрат, Осип, Мишка! Вас Акимыч от хреновой самогонки откачал, отравились почти до смерти. Марфа, не тебя ли выходил от грибов, какими отравилась! Никому с вас фельдшер не помог, отказался вглухую. Теперь тут сидите! А где были б, если б не Акимыч? Вот я и спрашиваю, чего молчите? Иль не боитесь, что и

завтра любого беда за горло прихватит, а кто поможет, милиция или судьи? Не его медведи порвали скот, про это вы знаете. А и зверя нельзя удержать на участке, он где хочет живет. Его не заманить, не выгнать. А что с Васькой случилось, он сам виноват. Вместе вот с этими козлами свалили Акимыча на земь, кулаками и ногами били всюду, где доставали. Вот кому надо те ноги из жопы повыдирать с корнями! Иль ни тебя, Степка, от паралича Акимыч выходил? Ты же под себя просирался, весь в дерьме лежал. Ничем не шевелил. Поднял тебя дедуня на свою голову! Считай, что с гроба взял. Так-то ты отблагодарил его, гнилой хорек. Или ты, Вовка! Вернулся с армии вместе с язвой. Врачи почти весь желудок отрезать хотели, а дед без операции желудок тебе сохранил. А как ты в прошлом году к Акимычу прибежал, когда с курорта вернулся вместе с сифилисом? Кто тебя от него избавил, козел облезлый?

Судьи уже не могли сдержать смех, слушали деревенскую разборку с любопытством. Иные постарались выскользнуть из зала заседаний, пока их «не побрила» своим острым языком всезнающая Катька. Она знала всех и не щадила никого. Ни с кем давно не дружила. И рубила правду в глаза:

— Ты, Славик, чего оскаляешься? Когда сам приезжал лечить геморрой, хуже бабы исподнее кровью залил, тогда нужнее деда никого не было? А когда твою гнилую задницу Акимыч вылечил, дед ненужным стал? — подбоченилась Катька и, оглядев деревенских, сказала насмешливо:

— Скажите, Ваську пришли отстоять, за его честь порадеть? Ну, это не мне слушать, не вам брехать! Скажи Ирка, сколько абортов от моего братца сделала?

— Да не болтай лишнее! Морду побью! — прижалась баба к своему мужу, отпрянувшему от жены.

— Федотова! Говорите по существу! Признаете ли, что преднамеренно открыли сарай и выпустили медведей? — словно проснулся судья.

— Да! Выпустила! Но виноватой себя не считаю! Всякая жизнь на земле нужна. Жизнь Акимыча важней многих. Если мне скажут, умри, чтобы жил дедунька, я тут же соглашусь уйти, потому что против Акимыча, я ничто. А и другие — пыль придорожная. Никто против него слова сказать не смеет. А про меня решайте, как хотите. Но и я без деда давно бы сдохла. А кто позволит отнять у себя жизнь, подаренную заново? Он меня из могилы вытащил. Я такое не забуду до смерти.

Что верно, то правда, не соврала Катька. Врубила всем! — сказал конюх.

Колдун лесник! Это он натравил медведей на мужиков!

— Какой колдун? Дура! Твоего мальца от младенческой заговорил! — осекли бабу.

— И у самой грыжу убрал, сама хвалилась. Свекрухе ноги вылечил. Раньше чуть не ползала, нонче бегает! — напомнили бабе.

Когда суд ушел в совещательную комнату для обсужденья приговора, деревенские и вовсе загалдели:

— Это ты, Галка, больше всех подбивала людей супротив лесника. А он твою девку от скарлатины избавил! Ты б ее до райцентра живой не довезла!

— А что я сказала? Как и все, телка пожалела. Другие больше воняли!

— Тихо вы! Сороки щипаные! Суд идет!

Катька слушала приговор возмущаясь. Двоим

Васькиным друзьям суд назначил по три года, да и то условно. Слишком много смягчающих обстоятельств нашли. Да и адвокат постарался. Теперь вон сидит, довольный как кот, улыбается.

— Что? И мне три года условных? Наравне с убийцами? У меня ножа не было! — кричала баба на весь зал.

— Успокойтесь, Федотова! Вашему оружию многие охотники позавидовали б. Ни осечки, ни промахов не знает! Какая женщина может такой дружбой похвалиться? Но пользуйтесь ею бережно. Друзей не иметь нужно, а любить! — сказала судья, добавив, что Катька имеет право обжаловать приговор в течение десяти дней.