Шрифт:
Глава 1. Огрызок
Человек торопливо бежал по улице, поминутно оглядывался по сторонам, на ходу поддергивал спадающие с пояса брюки, всматривался в дома, в лица встречных людей. Впрочем, в такой ранний час мудрено было встретить кого-то из знакомых, лишь дворники методично подметали улицы, с удивлением оглядывая мужика бегущего по городу в столь раннее время. А Колька спешил. Еще бы! Целых три года отбывал срок в тюрьме, а вот теперь освободился. Легко ли досталась эта встреча с городом. Человек спешил домой, туда, откуда его забрали три года назад, откуда он не получил ни одной весточки, где его никто не ждал и уж конечно не порадуется возвращению из зоны.
– Ну и хрен с ними! Зато я свободный! — радуется мужик вслух, оглядевшись, и морщится от досады. Ведь вот и радостью поделиться не с кем. Ни одной знакомой рожи вокруг. А ведь раньше его помнили все. Еще бы! Стоило выйти из дома, как его окружали друзья, приятели, всем был нужен. Вот только когда сам попал в проруху, никого не оказалось рядом. Тут же о нем забыли и оставили наедине с бедой. Ни посылки, ни весточки не прислал никто, будто заживо похоронили.
Человек ждал, что хоть кто-нибудь о нем вспомнит. Но напрасно...
Случалось, он даже плакал в ночи, когда все мужики в бараке спали, и его слезы никто не видел. Ночами он видел во снах свой город, каждую улицу и всякий дом. А просыпаясь, вновь упирался взглядом в решетки, огражденья, заборы и вышки. И снова сжималась душа в комок, и болело сердце.
Много раз слышал Колька от мужиков, что человек ко всему привыкает, даже к неволе. Но на себе не убедился. Саднящая боль сдавливала человечью душу все время, пока он был в заключении. А и попал ни за что. Своей бабе вломил. Всю жизнь ее дубасил, с самого начала, тут же, наверное, лишку дал, жена вырубилась, а Колька не понял и добавил Катьке так, что она визжать перестала, затихла. Мужик подумал, придуряется стерва. А она даже дышать перестала. Вот тогда Колька трахнул ее головой об угол и вскоре появилась соседка, следом за нею милиция. Его оттащили от жены, выволокли из квартиры во двор, пинками загнали в машину и увезли в камеру
Колька не верил, что все это всерьез и надолго. Ведь и раньше метелил бабу, не без причины. Случалось, приходил участковый, ругал мужика, грозил, но до серьезного не доходило. А тут, как снег на голову. Человек на суде удивлялся:
— Я ж никого не убил, не ограбил! — кричал возмущенно.
— Жена в реанимации пролежала три недели. Еле спасли ее врачи. Если бы умерла, судили б, как убийцу. Теперь — за садизм, систематические издевательства, побои, надругательство над личностью и достоинством женщины! А еще за сына! Вы окалечили его! — ответила судья, потеряв терпенье.
— Я к Димке пальцем не прикасался! — вспомнил Колька.
— Он не выдержал увиденного. Оно и немудрено. Ваш сын не перенес моральной травмы. И неизвестно, смогут ли врачи помочь ему?
— А что с ним сделается? Он мужик! Знал, за что получила мать,— не поверил Колька и оглядел людей в зале. Здесь в основном сидели старухи и старики, городские зеваки, каким время девать некуда. Но ни Катьки, ни Димки не увидел. Не пришли они, сослались на болезни, подтвержденные заключениями врачей. Но заявления написали и попросили наказать Кольку по всей строгости закона.
— Достоинство? Откуда оно взялось у ней? Взял ее без достоинства из деревухи, прямо из-под забора. Привез в город, как положено. И не думал, что тут у нее достоинство объявится. Сколько лет без него обходилась, а тут сыскалось! — удивлялся мужик.
— Три года... С отбыванием срока в колонии общего режима,— огласила судья приговор.
Прокурор попросил для Кольки пять лет, сославшись на преступление, совершенное с особой жестокостью
— Этот человек представляет собою опасность не только для своей семьи, а и для всех окружающих. Его жена умирала от побоев в луже крови, а подсудимый продолжал избивать ее на глазах у подростка-сына! Женщина потеряла сознание и если бы не соседка, вызвавшая милицию, он убил бы жену насмерть! Таким нельзя жить в нормальном человеческом обществе! Я прошу суд учесть и тот факт, что издевательства и побои над женщиной были в той семье системой. И едва не закончились трагедией...
Кольку увезли в наручниках из зала суда, а вскоре он попал в зону Над ним смеялись мужики:
— Козел ты, а не человек! Нашел бабу, какая за решетку упекла! Во, лярва! Такой суке ноги вырвать и башку свинтить с резьбы мало! Чтоб мужа в зону спихнуть, это уж слишком круто придумала.
— Хахаля завела небось! Теперь с ним кайфует вольно!
— Да что там кобель? Разведется с ним, выпишет Кольку из квартиры, и поминай, чем звали! Все они такие, дай только повод, уж они им воспользуются на полную катушку! — сочувствовали мужики.
— Она не сама по себе, с нею сын мой, он не даст привести в дом отчима! —темнел с лица Колька.
— А кто его спросит?
— Он ведь тоже заявленье на тебя написал. Так что и от него добра не жди,— напоминали заключенные.
— Пацан еще! Погодите, одумается! — сказал кто-то совсем рядом. И Колька ждал, когда же сын вспомнит о нем и простит... Прошли три года. И ни строчки...
Колька звонит в знакомую дверь. Ждет. Вот и шаги пришлепали. Заспанный голос спросил глухо:
— Кто там?
— Я! Открывай! —узнал голос Катьки. Та, открыв двери, отступила на шаг. С удивленьем оглядела человека.
— Что? Не верится? Не удалось сквасить меня на зоне! Вишь, живой воротился! Так то, Оглобля! Не пришлось радоваться на поминках. Поспешила, а теперь и вовсе не дождешься! — усмехнулся ехидно вслед Катьке. Она развернулась и пошла в спальню, закинула двери на крючок. И подвинув сына к стенке поближе, сказала тихо:
— Слышь, сынок, козел воротился с тюрьмы. Как теперь жить станем, ума не приложу.
Колька тем временем разулся, содрал с плеч куртку, прошел на кухню.
На столе пусто. Видно его вовсе не ждали. Даже стакан чаю не предложила жена, ушла в спальню старой гусыней и даже не порадовалась, не поздоровалась с ним. А ведь не с курорта, из тюрьмы пришел,— скульнул мужик, подсев к столу, надеясь, что Катька, набросив халат, выйдет к нему, накормит и присядет рядом, тихо, молча будет слушать Кольку. Все же три года не виделись,— курит человек, ожидая бабу, но та не спешит. Мужик курит, ждет. Потеряв терпенье, подходит к двери спальни: