Любить Человека: Кончиками пальцев…
Шрифт:
И всё же я ждал ответа. Положительного ответа, если быть точнее. И почему-то был уверен, что непременно дождусь.
– Прошу прощения, если мои слова показались вам чрезмерно дерзкими или ненароком оскорбили вашу добродетель – этого я хотел меньше всего, – совершенно искренне признался я и увидел, как его губы чуть дрогнули, преобразовавшись в подобие улыбки.
А потом он кивнул. Легко и непринуждённо, как умеет лишь он один. И таким образом в тот момент я почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Человеком, которому только что даровали
Двигаясь максимально плавно, но уверенно, я подошёл к креслу, в котором он сидел, ещё раз заглянул в его светлые глаза, опасаясь увидеть сопротивление, но встретил там лишь одобрение, неподдельный интерес к происходящему и что-то ещё, о чём я не успел подумать, потому как пальцы мои уже тянулись к его точёным скулам.
И в момент, когда кожа коснулась кожи, его ресницы затрепетали, а веки плавно опустились. Я едва не задохнулся, наблюдая эту картину: он сидит в моём кресле, весь такой расслабленный и доверчивый, и с закрытыми глазами позволяет мне делать с его лицом что угодно. Касаться кончиками пальцев впалых щёк и ровного высокого лба. Подушечками мягко обводить линии скул и челюсти. Гладить его волосы и брови, нос и… и губы. Я гладил его губы. Ласкал, если это слово способно ярче передать всё то, что сейчас происходило между нами.
Я возвышался над Кристофером и ласкал его лицо, пока он, расслабленно откинувшись на спинку кресла, позволял мне всё это. Уму непостижимо, что сейчас творилось у меня внутри!
А у него? Что испытывал он, когда мои руки зарывались в его волосы, идеальную причёску превращая в крысиное гнездо? Когда мои наглые пальцы снова и снова щекотали его подбородок или оглаживали щёки, когда касались его губ или почти невесомо проводили по опущенным ресницам? Были ли ему приятны эти прикосновения так же, как и мне? Испытывал ли он такой же восторг и трепет, или это было нечто совсем противоположное? Отвращение? Равнодушие? Или всё же удовольствие?..
Нет, его ресницы трепетали всякий раз, когда я на миг убирал пальцы, чтобы вскоре снова испытать это сладостное ощущение, когда кожа касается кожи. Его ноздри чуть раздувались, когда я наклонялся ниже, дабы разглядеть каждую крохотную веснушку. А кончики его ушей забавно порозовели, едва я сместил ладони на шею и в затылочную часть.
Нет, ему тоже было хорошо. Действительно хорошо. И осознание этого оказалось слаще кленового сиропа, вафли с которым я ел на завтрак.
Здесь и сейчас ему было хорошо. И причиной тому был я.
Нам было хорошо. Вместе нам было хорошо.
– Интересные у вас методы, любезнейший Гарольд, – шепнул он, так и не открыв глаз.
А я вдруг испытал такое смущение, словно меня застигли на месте преступления. Отчасти так и было.
Я убрал руки и колоссальным усилием воли всё же вынудил себя сделать шаг назад. Но ощущалось это так, словно у меня отняли нечто жизненно необходимое. Например, сердце. А кончики пальцев, которые всего несколько секунд назад зарывались в его волосы, сейчас странно покалывало.
«Так ощущается потеря», – вдруг понял я.
– Благодарю, что позволили мне этот… эту необходимость, – кое-как выдавил я, отворачиваясь и подходя к окну.
– Необходимость? Какое странное слово вы подобрали. Необходимость… Ранее я не упоминал этого, мистер Уокер, но с меня уже трижды писали портреты, и, не поверите, никакой необходимости не возникало.
В его голосе я распознал нотки веселья, отчего, вероятно, покраснел ещё больше. Он знает. Наверняка знает. Но всё равно позволил, а это означает…
– У всех разные методы работы, мистер Тёрнер… Могу ли я надеяться, что при возникновении повторной необходимости вы снова дадите позволение на проведение тактильного анализа?
– Если это то, что вам нужно, я возражать не стану. Моё лицо всецело в вашем распоряжении, дорогой Гарольд.
Не смея поверить услышанному, я оглянулся столь стремительно, что на миг даже потемнело в глазах: он всё ещё сидел в той позе, в которой я его оставил, и глаза его по-прежнему были закрыты. Только на губах играла странная счастливая улыбка.
И ровно в эту же секунду в двери трижды постучались, а после в мастерскую заглянула экономка Молли с подносом.
– Прошу прощения, господа, ваш чай и ещё тёплые печения. Куда можно поставить?
***
Той ночью я не мог уснуть до самого рассвета. Всё думал и думал о событиях минувшего дня и о собственных ощущениях, ими вызванных. И это было странно…
Я не понимал себя. Клянусь, не понимал!
Лёжа в тёплой постели и прислушиваясь к тихому сопению спящей Грейс, я думал о том, что теперь знаю, каково это – подушечками пальцев скользить по его коже. Ощущать гладкость его волос, тонкость и уязвимость век, шероховатость пробивающейся щетины на подбородке и пухлость бархатных губ…
Я ощупал своё наваждение – вот что это было. Сегодня я касался его, кончиками пальцев водил вдоль идеальных линий, днём ранее не смея и мечтать, что однажды такое случится. Это… это нечто нереальное. Эфемерное. Ведь не может же на самом деле быть так, что этот великолепный человек, этот потрясающий мужчина позволил мне столь дерзкий поступок? Зачем ему это? Разумеется, незачем. Глупость какая! Я всё себе придумал, дорисовал в воображении, пока он смиренно сидел в моём кресле. Да, так и было.
Но, Господи-боже, ощущения ведь не врут! Мои руки, мои чувствительные руки никогда мне не врали! Мои пальцы… Я до сих пор испытываю жгучее покалывание в кончиках пальцев, словно только-только касался гладкой кожи… Это было. Да, это полнейшее безумие, но оно было. Однозначно было.
Тогда что же происходит со мной сейчас? Почему я чувствую себя так, словно лишился одного из жизненно важных органов? Это нелепое ощущение потери, едва мои руки разорвали контакт. Совершенно нелогичное, глупое, глупое, глупое ощущение! Что со мной не так?