Любить, чтобы ненавидеть
Шрифт:
— Не знаю, не знаю… Если бы ты не уезжала…
— А зачем тебе я? — пожала плечами Катя.
— Ну… знаешь… взгляд со стороны всегда бывает зорче.
— Не выдумывай. Кто лучше тебя может почувствовать, насколько искренне он раскаялся?
— Представь себе, он так изменился, что я ни за что не поверила бы, если бы не видела сама: во-первых, он похудел, подобрался, говорит, что делает каждый день гимнастику и бегает от Клавиной избы до дома Якова Петровича.
— Ну, там расстояние — с гулькин нос, от этого не похудеешь.
— Но он же занимается и физическим трудом, много всего сделал в оформлении дома. А по утрам пишет портреты девочек. Яков просто в восторге, хочет еще и собственный портрет заказать. А во-вторых, главное, он просто ожил, с таким увлечением рассказывает о своей работе. Я давно не слышала от него такого живого слова.
— Я так за тебя рада! — воскликнула со всей искренностью Катя и обняла подругу.
— Даже принес деньги, отдал мне и сказал, что теперь будет регулярно приносить. Просто не верится, — Даша шмыгнула носом.
— А это еще зачем? — сердито спросила Катя. — Все хорошо, нечего сопеть носом.
Даша повисла на подруге и тихо проговорила:
— Я все-таки его люблю, несмотря ни на что, понимаешь…
— А что тут не понять? С этого надо было начинать, а то… — Даша улыбнулась, выпустила из своих объятий подругу и неожиданно заговорила совсем о другом:
— Катюш, а вдруг у вас с Ладиславом что-то получится? Может, он специально для этого тебя пригласил, а?
— Нет, Дашенька, к сожалению, у меня рефрактерная фаза.
— А это еще что такое?
— Это когда усталая мышца не реагирует ни на какой раздражитель, — пояснила Катя.
— Ты имеешь в виду сердечную мышцу?
— И сердечную, и душевную…
— Не придумывай, я же не Сашенька, чтобы слушать твои байки, раскрыв рот от изумления. Нет такой мышцы, душевной.
— Значит, я — аномалия. Ладно, давай прощаться снова, а то я не успею к своим.
И подруги в который раз обнялись, расцеловались, словно прощались навсегда.
Вечером Катя отправилась к родителям.
— Все это немного попахивает авантюрой, ты не находишь? — отреагировала Елена Андреевна, выслушав новость.
— Разумеется, — согласилась Катя. — Это-то меня и привлекает.
— Катенок, — взял слово отец, — а как же нам быть с твоей квартирой? Ведь механизм уже запущен.
— Я оформила доверенность на тебя, продать ее можно теперь и в мое отсутствие.
— Кто тебя надоумил это сделать? — Мать была просто потрясена такой практичностью дочери.
— Вы меня недооцениваете, мои дорогие и любимые родители.
— Пожалуй… — задумчиво произнес отец и в который раз подумал: «Надо же, как выросла девочка».
На всякий случай Катя оставила им еще один набор ключей от своей квартиры, и пока она рылась в сумочке в их поисках, Елена Андреевна обратила внимание на ее новый мобильный телефон.
— Какая прелесть! — воскликнула она. — Откуда это?
Не вдаваясь в подробности, Катя объяснила, что совсем недавно приобрела этот аппарат, и, заметив, как мама не сводит с него глаз, протянула его ей со словами:
— Возьми, мам, теперь он твой.
— Ну зачем, Катенок, тебе же он нужен.
— Бери, бери, я рада, что могу подарить вещь, которая тебе нравится. А я вполне обойдусь старым, так что номер у меня будет, как прежде, а этот, с новой карточкой, теперь твой.
Через день Катя улетела в Прагу.
А еще через пару дней Андрей с Данусей вернулись в Средневолжск, и Аркадий Семенович тут же вызвал их — вернее, Андрея, а Данусю в придачу — в Москву.
Только в Москве, в своей любимой гостинице «Минск» Андрей смог изловчиться и позвонить Кате, пока Дануся мылась в ванной.
По городскому телефону ответила незнакомая женщина, та самая, что дала Ладиславу новый телефон Елены Андреевны. Это была ее школьная подруга, когда-то вышедшая замуж за парня из Киева, а теперь оказавшаяся в сложном финансовом положении. Лена позвала ее в Москву и устроила гримершей в театр к Виктору, поскольку та в прежние времена работала врачом-косметологом.
Пока решался квартирный вопрос Елагиных, Елена Андреевна предложила подруге пожить в ее, временно свободной квартире, а когда Катя уехала в Прагу, переселила в Катину квартиру, сказав, что здесь она может спокойно жить целых полгода.
Услышав, что Кати нет, Андрей торопливо набрал номер ее сотового. К его удивлению, ответила Елена Андреевна. Он представился, попросил Катю и услышал потрясшую его новость: Катя уехала по контракту работать на полгода в Прагу. Расспрашивать о чем-либо Елену Андреевну не хотелось, да и возможности не было: Дануся, приняв ванну, вошла в купальном халате в спальню и стала готовиться к визиту к дяде. Предстоял традиционный семейный ужин, а уж завтра, когда Андрей отправится в фирму, она походит в свое удовольствие по магазинам. Прохладные, напряженные отношения с мужем до такой степени измотали ее, что Дануся собиралась сторицей компенсировать этот пробел (или провал?) в супружеской жизни новыми туалетами, духами и… впрочем, там видно будет.
Андрей сидел на диване в гостиной, опустив голову на грудь.
— Ты не собираешься переодеться с дороги? — спросила жена.
Он посмотрел на нее долгим холодным взглядом и тихо процедил сквозь зубы:
— Я ненавижу тебя.
— Это твои проблемы, милый, но переодеться все же следует.
Переодеться, идти на ужин, изображать раскаявшегося супруга, доброго родственника… Для чего? К чему теперь все его ухищрения, притворство, танталовы муки, на которые он обрек себя ради того, чтобы предстать перед любимой не с разбитым корытом, а мужчиной, способным не просто обожать — да, да, именно обожать! — ее, но и устроить спокойную, счастливую жизнь, оградить от лишений, невзгод, гарантировать и обеспечить радостное материнство…