Шрифт:
Annotation
Зайцев Павел Сергеевич
Зайцев Павел Сергеевич
Любит ли Бог котят?
ЛЮБИТ ЛИ БОГ КОТЯТ?
(роман)
Выгоревший.
Это самое подходящее слово.
Пожар оставляет после себя страшную картину. Уничтожает всё что может, а что не может, грызёт раскалёнными зубами и облизывает языками пламени, пока не превратит в мусор. После этого вещи теряют своё предназначение, даже сохранив форму. Кажется, крепкий ещё стальной сейф, лишь почерневший местами, а ткни и продавишь пальцем насквозь. Отличное на вид металлическое кресло, а сядешь, и оно развалится под тобой с жалким скрипом перекосившись набок.
Вот и Харитон чувствовал себя огрызком человека, обглоданным пожаром прежней жизни. Дни напролёт он неподвижно сидел, уставив взгляд потухших глаз с сужеными зрачками в забранное решёткой окно, а вокруг лежал посыпанный пеплом его новый мир. Мир, в котором не было будущего, не было смысла и надежды. Было лишь притуплённое наркотиками мучительное желание вспомнить. Собрать в одно целое осколки жутких событий.
– Сородичев!
– громкий голос санитара вывел его из оцепенения.
– На комиссию.
Шаркающими шагами в сопровождении двух санитаров он прошёл по длинному серому коридору, выстланному грязно-жёлтым линолеумом, и оказался в кабинете начальника больницы, где кроме самого начальника сидел, лечащий врач Харитона и какая-то незнакомая женщина лет пятидесяти с туго стянутым пучком седоватых волос и внимательными глазами.
– Больной, представьтесь, пожалуйста, - обратился к нему главврач, почему-то не сводя глаз с женщины.
– Капитан вооружённых сил Российской Федерации Харитон Петрович Сородичев, - сообщил Харитон.
– Вы хотели сказать "бывший капитан", - вкрадчивым голосом добавил его лечащий врач, грузный тучный мужчина в маленьких очках, кажущихся неуместными на таком массивном красном лице.
– Да, конечно, - согласился Харитон, потупившись, уставив взгляд на скрюченную безжизненную кисть левой руки, инородным предметом расположившуюся на колене, - ...бывший.
– Харитон Петрович, - взяла слово женщина.
– Как ваше самочувствие?
– Чувствую себя хорошо, - ответил Сородичев, не поднимая глаз.
– Жалоб на содержание не имею.
– Это хорошо, что нет жалоб, - сказала она.
– Но мы здесь собрались не для выяснения условий содержания. Вы показываете устойчивые положительные результаты в тестировании в последнее время. И данная комиссия призвана определить ваше состояние и, если мы сочтём, что ваша реабилитация проходит успешно, рекомендовать вас на выписку. Вы хотите что-нибудь сказать по этому поводу?
– Я здоров и готов вернуться домой, - сказал Харитон тем же безжизненным тоном, отчего на лице у женщины появилось озабоченное выражение, и она вопросительно взглянула на лечащего врача.
– Больной поступил к нам в очень плохом состоянии, после ранения, - суетливо принялся пояснять краснолицый.
– После больших доз морфина, которые ему давали в военном госпитале развился тяжёлый синдром отмены... Нам пришлось применять заместительную терапию. Я боюсь, что последствия еще могут некоторое время проявляться в виде...эээ... несколько замедленной реакции.
Удовлетворённая комментарием, женщина вновь перевела взгляд на Сородичева.
– Вы знаете, почему вы здесь находитесь?
– спросила она.
– Да, - ответил Харитон.
– Я убил человека, находясь в состоянии маниакально-депрессивного психоза.
– А вы помните, почему вы его убили?
– Нет.
– Хорошо. Ещё такой вопрос, - женщина перелистнула несколько страниц истории болезни, выдержала паузу и продолжила.
– Оказавшись теперь в подобной ситуации, считаете ли вы что приняли бы другое решение?
– Думаю, да, - сказал Харитон, и его голос прозвучал ещё тише.
– Больной, посмотрите на меня, - твёрдо приказала женщина.
– Вы бы убили своего начальника, полковника Степарина?
Медленно подняв голову. Харитон посмотрел в глаза женщине, и ему показалось, что он смотрит в пустые стеклянные глаза бездушного манекена.
– Я не знаю, - ответил он.
* * *
Улица перед больницей выглядела пустынной. Длинная высокая стена из серого кирпича с полосой спутанной колючей проволоки. Ряд голых чёрных деревьев вдоль кривых выщербленных бордюров, да газетные обрывки, гоняемые по проезжей части холодным ноябрьским ветром. Веселов припарковал свой УАЗик прям напротив ворот, и Харитон заметил его сразу, как ступил за территорию кижевской психиатрической больницы.
Увидев друга, Веселов побежал навстречу, порывисто обнял его, задержав на секунду в объятьях.
– С возвращением, Тоха, - сказал он, отстраняясь, на лице его играла улыбка, но глаза предательски блестели.
– Что, Серёг, всё так плохо?
– криво ухмыльнулся Сородичев.
– Когда тебя увозили на носилках из части, выглядел ты значительно хуже, - Веселов ухмыльнулся, и на миг лицо его приняло то беззаботное выражение, которое Сородичев помнил ещё с военного училища, где они впервые познакомились.
– Ничего, счас тебя Маринка откормит. Она там с утра готовится. Поехали!
– Как она? Как Мишка?
– спросил Харитон, когда они сели в машину.
– Мишка растёт, вовсю, уже читает, пишет лучше меня, - ответил Веселов.
– Маринка, вообще, молодец: руки не опускает, устроилась в детский сад воспитательницей, на курсы какие-то ходит. Мы с ребятами там чем могли помогли, собрали на первое время. После того как тебя... ну того... ей пришлось съехать с гарнизонной квартиры. Сняли комнату в общаге. Не фонтан, но жить можно. Пока там поживете, а потом, как отойдешь, поднимешься, чуток, так может что получше найдёте.