Любивший Мату Хари
Шрифт:
Но её имя, если быть справедливым, появилось однажды в таком контексте: не могло ли существовать отдельной связи между означенным лицом из Берлина и упомянутой выше танцовщицей? Пожалуйста, сообщите.
Вопрос задал подчинённый Каммингса, один из кабинетных следователей, Мартин Саузерленд, позднее занявшийся этим делом. Хотя бумагу и не отослали немедленно, написанная от руки копия документа отправилась в министерские хранилища, где и ждала во тьме своего времени.
А как восприняла эти события Маргарета? Если не считать нескольких мучительных вопросов, она в конце концов решила принять смерть Михарда в точном соответствии с объяснением:
Была первая холодная. неделя декабря. Прибыв без предупреждения, Грей обнаружил её спокойной, она сидела на низком диване и разбирала газетные вырезки и запущенную корреспонденцию. Она была в чёрном, лишь глаза были подведены тушью — чтобы подчеркнуть печаль? На каминной полке стояли фотографии Михарда, курился запах ароматизированных свечей, расставленных на подоконнике.
Они пили кларет под музыку Шопена, раздававшуюся из граммофона. Она сказала, что полковник предпочитал прелюды, особенно в тоскливые дни. Затем, прикоснувшись к руке Грея, она разразилась слезами.
— О, я знаю, он не хотел бы, чтобы я плакала. Но я не могу сдержаться, Ники. Я просто не могу сдержаться.
Немного позднее она говорила о неспокойном духе Михарда и некоем видении, которое посетило её предыдущей ночью...
— Это было ощущение, действительно так. Ощущение: он вернулся и хочет дать мне понять, что я не должна грустить о нём. Что до самого конца он вёл богатую и счастливую жизнь и принял гордую солдатскую смерть. Вот почему он никогда не говорил нам, что он болен. Понимаешь? Он не хотел, чтобы что-нибудь портило его последние дни.
Потом она говорила о себе. Михард всегда ценил её танцы, сказала она. И только ради его памяти она должна продолжать. Тем более что, кажется, некий импресарио недавно выразил свою заинтересованность в её карьере. И существуют явные возможности для ангажемента в Испании ранней весной.
Когда он уходил, она позволила ему короткий платонический поцелуй.
— Большое спасибо за то, что ты пришёл, — сказала она ему. — Я так рада, что ты пришёл.
Но когда он попытался заглянуть ей в глаза, она просто улыбнулась и отвела взгляд.
Михард, скорее всего, оказался прав... она была существом за пределами его понимания. Какая ирония судьбы — представиться другом, чтобы уничтожить её любовника, и остаться навсегда другом, просто другом.
Он видел её время от времени в оставшиеся дни декабря, обычно в компании неизвестных ему мужчин, мужчин, которых он не желал знать. Однажды после представления в доме одного корабельного магната он даже видел её рядом с ещё одним военным, майором из достойной семьи, явно состоятельным.
Затем, во вторник, они встретились, чтобы отобедать на улице Лилль. Она прибыла поздно, всё ещё немного запыхавшаяся после встречи с импресарио Габриэлем Аструком. Она говорила о своём будущем представлении в Мадриде и своём пробном появлении с Русским балетом в Монте-Карло. И говорила со своим другом о своих мужчинах... Жюле Камбоне [13] из французского Министерства иностранных дел, Джакомо Пуччини [14] , Жюле Массне [15] , о неком безымянном графе, каком-то, по всей вероятности выдуманном, принце [16] . Друг Ники должен был сидеть рядом и слушать всё это. Должен был. Не мог не слушать.
13
Камбон Жюль (1845—1935) — французский дипломат, посол в Берлине с 1907 по 1914 г.
14
Пуччини Джакомо (1858—1924) — итальянский композитор, автор опёр «Манон Леско», «Богема», «Тоска», «Чио-Чио-сан», «Турандот».
15
Массив Жюль (1842—1912) — французский композитор, автор опёр «Манон», «Вертер», «Тайс» и др., профессор Парижской консерватории.
16
...безымянном графе... каком-то... выдуманном принце. — Известно, что среди поклонников и близких друзей Маты Хари были герцог Кумберлендский, барон Ротшильд и принц Монако.
Была пятница. Сказанное Михардом дошло до него в тот день, когда он водил её по Лувру. Она попросила его «открыть» для неё современников, чтобы она могла поговорить о них в светском обществе. Она приехала в наёмном экипаже, чего он не мог себе позволить, и более семи часов он таскал её по галереям.
К её чести, обычно ей нравилось то, что получше: лилии Ренуара, лавры Моне [17] , тополя Сера в струящемся свете. По правде, Гойя оставил её несколько безучастной, но она, должно быть, разглядела что-то в Ван-Гоге, потому что сделалась необычно задумчивой.
17
Ренуар Огюст (1841—1919) — французский живописец, график и скульптор, близкий к импрессионистам.
Моне Клод (1840—1926) — французский живописец, один из главных представителей импрессионизма.
Они пообедали холодной лососиной и спаржей. Недавний дождь сделал воздух бодрящим, поэтому они прошлись от ресторана до её квартиры пешком. Было всё ещё рано, затянувшийся зимний вечер... Он небрежно пригласил сам себя наверх.
Со времени его последнего визита она заполнила свою гостиную вещами, которых он прежде никогда не видел: восточными масками, ветхими гобеленами, ужасающего вида бронзовым Буддой. Фотографии Михарда, однако, исчезли.
Она предложила ему чашку какао, но он попросил коньяку. Она сбросила шаль, он перекинул своё пальто через ручку кресла. После минутного молчания он прошёлся до дальней стены, где висел любопытный набросок танцовщицы у ног араба.
— Ты?
Она отбросила выбившуюся прядь волос:
— Да, это я. Но на самом деле я в таком виде не позировала. Он сам выдумал это.
— Кто?
— Друг. Тебе не нравится?
— Нет, не особенно.
Он пересёк комнату, раздвинул в стороны портьеры, чёрные тучи на индиговом небе, длинные шпалеры розовых кустов в свете фар проходящих автомобилей.
— Я не говорила тебе, что, возможно, захотят, чтобы я появилась в Вене в следующем году?
На столе чёрным пауком стояла лампа. Он выключил её.
— Вена?
— Да, разумеется, это только предположение. Ты же не думаешь, что я обожаю Вену?
— Не знаю. Я там никогда не был.
— Да? Тогда ты должен туда съездить. Да, Ники, тебе вправду надо поехать туда со мной... и изучить.
Он рассматривал её, сидя в обитом вельветом кресле, прикончив свой коньяк и налив ещё. Она говорила, что не следует так много пить. Потом он взял её за руку:
— Маргарета, я думаю, мы должны поговорить.
— О чём, Ники?