Любивший Мату Хари
Шрифт:
— Картина закончена?
Он кивнул:
— Почти.
— Можно взглянуть?
Он опять кивнул, затем прикрыл глаза и услышал, как она шепчет:
— Но это и вправду я!
Он глубоко вздохнул:
— Я рад, что вам понравилось.
— Нет, Ники, я люблю её. Она прекрасна, по-настоящему прекрасна.
Девушка шагнула назад к стене, и хотя он по-прежнему не смотрел на неё, он знал, что она всё ещё разглядывает картину.
— Вы должны были сказать мне, — произнесла она спокойно.
— Сказать?
— Что вы можете так рисовать.
Она
— Если вы захотите порисовать ещё, я могла бы прийти завтра.
Он покачал головой:
— Нет, не завтра.
— Почему?
Но прежде, чем он смог ответить, она опустилась на колени рядом с ним и взяла его руку.
— Я очень хочу, чтобы вы рисовали меня ещё, Ники. Я действительно очень хочу.
Он совершенно не мог спастись от её взгляда и томительного аромата её волос. Первый поцелуй вышел неуверенным. Потом она, не говоря ни слова, направилась к кровати, а из соседних комнат не долетало никаких других звуков... только шелест дождя.
Он медленно двинулся к ней, стараясь запечатлеть в своём сознании её пленительную позу на раскрытой постели. После второго поцелуя она лежала очень тихо, пока он нежно проводил рукой по её животу, её гладким бёдрам, бокам. После третьего поцелуя она слегка выгнулась, поднимая к нему свои груди...
И позднее, спустя годы, когда все скажут, что она была необыкновенно искусной любовницей, Грей всё ещё будет помнить ту, довольно стыдливую девушку, по-настоящему смешавшуюся, когда он вновь прикоснулся к ней.
В ранних портретах Маты Хари кисти Грея есть что-то неуловимое, что-то не поддающееся определению, словно выпадающее из фокуса. Де Маслофф сказал, что вначале художник на самом деле знал о ней очень мало, и, возможно, именно это мы и видим: исключительно красивую девушку, которая появилась неизвестно откуда.
Было половина девятого вечера, когда де Маслофф наконец разыскал своего друга — ссутулившегося в кресле у окна, пристально рассматривающего жёлтый туман. На столе всё ещё стояли стаканы, одеяла валялись на полу... но портрет теперь стоял в углу, прислонённый к стене.
— Да, это изумительно, Ники. Тебе удалось сделать так, что она похожа на ангела.
Грей потянулся за сигаретой — ещё один усталый жест.
— Она милая девушка, Вадим.
— Конечно.
— И мне она нравится.
— Неудивительно.
— И я твёрдо намерен увидеть её снова.
Туман, повиснув над лужами с дождевой водой, казался теперь неопределённо жёлтым. Долетали звуки проходящих внизу фургонов и крик бродячего торговца.
— Ну, хоть по крайней мере скажи, доволен ты или нет? — Де Маслофф улыбался.
— Чем?
— Днём, проведённым с велосипедисткой. Ведь она и вправду забавная?
— Заткнись, Вадим.
— О, Ники, я только...
— Я сказал — заткнись.
Он выпил всё, что осталось после той ночи, и с трудом двинулся от окна.
Он встретился с нею вновь в Тюильри. Он надел светлое утреннее пальто и тёмные фланелевые брюки. Её одежда была чуть менее подходящей. Они гуляли час, задерживаясь
Она вдруг стала молчаливой на берегу ивового пруда, стискивала его руку, как ребёнок. И этого он никогда не забудет. Дальше они шли по влажной тропинке. Она остановилась, чтобы поцеловать его в шею.
— Мне не следует отвлекать тебя от работы, — сказала она.
Он улыбнулся:
— Теперь это не важно.
— Нет, важно, Ники. Если ты не будешь продолжать писать, как ты обретёшь бессмертие?
Ещё не наступила полночь, когда они вернулись в его студию. Опять на город лёг туман. Она прислонилась к холодной штукатурке, когда он освобождал её плечи от платья. Она закрыла глаза, когда он встал на колени, чтобы снять с неё чулки. Когда же он нёс её к постели, она прижала его ладонь к своей груди. Он на мгновение оставил её, чтобы закурить, и она позвала его по имени.
Де Маслофф сидел в своей комнате, наполненной темнотой, с бутылкой коньяка и дешёвой сигаретой. Он потушил свет час назад и с тех пор почти не двигался. Сегодня, когда он понял, что не будет обедать со своим другом, он отправился на улицу, чтобы найти проститутку. Но у бара не было никого, и он вернулся к себе и так, не шевелясь, сидел в темноте.
Маргарета Зелле... мог ли он верить ей? Она говорила о прошлом своём браке, но никогда не рассказывала, кем был её муж. Она также говорила о детях, но никогда не показывала фотографий, и хотя и заявляла, что много путешествовала по Дальнему Востоку, на самом деле она знала мало или вовсе ничего не знала о тамошней культуре, за исключением нескольких движений индонезийского танца и двух слов: «Мата Хари» — Глаз Рассвета.
Глава вторая
В своих фантазиях она избрала местом своего рождения святой город Яффнапатам на Малабарском берегу. Её отца звали Ассирвадам — Благословение Бога. Мать была служительницей в храме. Мир её не простирался далее храмовых садов и поросшего мхом камня, в то время как дальше молчаливо наступали джунгли. В четырнадцать лет она танцевала для старейшин, обнажённая, при свете факелов, глубоко в алькове Шивы. Ночью её приковывали к стене и секли кнутом.
Наконец однажды вечером сквозь свисающие виноградные лозы её взгляд встретил взгляд молодого английского офицера. Ничего не было сказано, но что-то явно произошло между ними, невозможное единение в прозрачной тишине. Он вновь пришёл к ней в самый глухой час ночи и унёс в убежище на горе со снежной вершиной, высоко над караванным путём.
Весной родился сын с отцовскими светлыми волосами и неуловимым взглядом матери. В течение трёх лет они жили в ничем не омрачаемом довольстве до тех пор, пока ревнивая служанка не отравила ребёнка ядом кобры. Слёг с разбитым сердцем и вскоре умер её муж, Мата Хари осталась одна в сумрачном мире; тоска гнала её из города в город.