Люблю трагический финал
Шрифт:
— Какой Шишкин лес?
— Какой-какой… «Шишкин лес лимитед»! Завод такой. Лимонад «Василек» пили когда-нибудь?
— Нет.
— Ну «Буратино»?
— «Буратино», да. Пила. В детстве.
— Ну вот… С той поры много времени прошло, вы стали большая…
Он оценивающе оглядел Аню.
— Взрослая, — уточнила она.
— А «Шишкин лес» приватизировали, и теперь Мариванну кое-кто заставляет продать акции. А она не хочет. Так они, стервецы, сегодня из гаубицы…
Аня сразу вспомнила про недавние
— Ну что ты заливаешь — из гаубицы! — засмеялся откуда-то то из темноты напарник словоохотливого сержанта.
— Ну, не гаубица… Полевая пушка. 76 миллиметров. Совсем ох….. То есть, хочу сказать, обалдели… Дырку в стене Пробили. Представляете, выкатили орудие из микроавтобуса — и шарах!
— Зачем им дырка в стене?
— Ну, насмотрелись, наверное, в детстве на нашу диораму в музее — «Взятие города татарином Батыем». Брешь в стене — и всей ордой туда. Да я шучу… Это они просто для устрашения Мариванны.
— Мариванны?
— Руководство завода «Шишкин лес лимитед»… Вот рэкетиры и обстреляли это несговорчивое — два года уже не сдается — руководство!
Аня потерянно оглядывала бескрайние просторы родимой средней полосы…
Отсветы, всполохи взрывов… Вот, наверное, над этим редким леском и зарево можно было увидеть… Может, это и есть Шишкин лес? Пролом в стене, кипящая смола… Диорама «Взятие завода «Шишкин лес лимитед» рэкетирами».
— А какая она, эта Мария Ивановна?
— Не Терминатор. Не поверите: сидит в своем кабинете в теплых тапочках…
Патрульная машина доехала с ними до трассы на Москву.
Сержант помахал Ане рукой.
Боже мой, всего-то несколько часов путешествия — вырвалась туристка за пределы МКАД! — а сколько приключений… Сватающиеся мормоны из штата Юта, артобстрел «Шишкин лес лимитед», страхи с послушником… Чудесны просторы твои, родина…
Всю дорогу до Москвы Лагранж молчал, а Анна… Анна всю дорогу с плохо скрываемым удовольствием смотрела на него. Как хорошо все-таки, что он ее догнал. Просто непонятно, что бы с ней случилось, окажись она совсем одна на этих чудесных просторах…
«Ну, как клиент?!» — иронически поинтересуется Петя.
Клиент! Аня усмехнулась про себя… И вполне приличные женщины не отказались бы от такого «клиента».
И вот, кажется, одна такая якобы приличная женщина.
Он был чем-то похож на фокусника Дэвида Копперфилда, этот загадочный Сережа Лагранж. Не внешностью, а…
«Как вы летаете, ну как? Объясните!» — допытываются у великого фокусника.
А в ответ — такая прелестная, чуточку, одну только чуточку, насмешливая улыбка — улыбка мага:
— Very carefully!
Очень осторожно…
Безусловно, и в Лагранже, как и в Копперфилде, было что-то особенное, редкое. Не говоря уже просто о незаурядной мужской красоте.
Аня смотрела на его породистую красивую голову, и, пожалуй, впервые ее зацикленность на Пете Старикове попала под сомнение.
Вот и объяснение… Честнее надо быть, честнее, хотя бы с самой собой.
Он — человек, с которым магически притягательно находиться рядом. Вот ты и поехала, дорогая Аня…
Вот вам и расследование, милые девушки…
Как только фокусник предлагает полетать — все, как мотыльки, бегом на сцену… Нет чтобы сохранить рассудительность, спутницу порядочности, и просто понаблюдать из зрительного зала.
Капитан Олег Иванович Дубовиков явно не подозревал об Аниных сомнениях на свой счет, и поэтому или еще по какой другой причине (например, способности талантливо исполнять разные роли и, как хамелеон, менять окраску) вовсе и не думал оставлять Светлову в покое.
— Я тут поинтересовался, нет ли свежих случаев с цыганками? — почти радостно начал он с места в карьер, едва услышав Анино «алло».
— Ну и как… свежие случаи? — иронически поинтересовалась Анна.
«Почти как про диетические яйца! — подумала она про себя. — Свежий случай первой категории! Беда с этими ментами…»
— Представьте, есть. Правда, не совсем в тему. Девушка-студентка приехала на каникулы в Москву и исчезла перед самым отъездом. Руководитель туристской группы чуть не сошел с ума… Она к тому же иностранка.
— Цыганка-иностранка?
— Не цыганка, нет, в общем, нет… Но очень похожа! Очень похожа на цыганку. Вообще-то она из Африки. И такая, знаете, темнокожая…
Аня хмуро молчала.
Она пыталась понять, что с ней происходит.
А происходило вот что… Ей все больше не нравилось упорство, с которым капитан подсовывал ей расовую подоплеку преступления. Сначала версия со скинами, потом… Конечно, если быть справедливой, она первая об этом подумала, о скинхедах то есть. Но подумала и отвергла. На то и версия, чтобы отработать ее — и в корзину!
А тут такая зацикленность на этническом мотиве преступления. Ну допустим, цыганки — его пунктик, детский его пунктик.
Так каким же, собственно, оно было, его детство?
Аня вспомнила, как однажды, когда они засиделись в фонде, Дубовиков, расчувствовавшись, достал фотографию.
«У меня их и всего-то несколько… — сказал он тогда. — Память о счастливом детстве, которое, увы, было очень коротким и оборвалось слишком резко. Можно сказать даже, трагически!»
Аню, что и говорить, заинтриговало тогда это слово — «трагически».
На фотографии был изображен маленький мальчик… Коротко стриженный, с чубчиком — кажется, такая прическа называлась в те времена «полубокс»… В бархатном костюмчике (короткие штанишки до колен, гетры в резиночку) и с нотной папкой в руках.