Люблю трагический финал
Шрифт:
Он испуганно поднес часы к глазам. Одиннадцать! Господи, где это он? Лодка стояла совершенно в другом месте. У дальней косы, километрах в двух от дома отдыха.
Весла были на месте… Неужели волны стянули лодку в воду? Но как это могло случиться?! Ведь баркас был вытащен на песок?..
Он лихорадочно принялся грести.
Когда он прибежал к месту, где они условились встретиться, там никого не было. И ему показалось, что земля уходит у него из-под ног.
Одна из отдыхающих девушек нашла его на берегу:
— Чего ты тут застрял?! Хочешь
Он грустно покачал головой.
— Ты что, даже чемодан не собрал?! Автобус же через двадцать минут!
— Да, пожалуй, пора…
— Не горюй! Просто нашла твоя пастушка свое счастье с другим, наверное… И уверяю тебя, все к лучшему! Кесарю кесарево… лично я против мезальянса.
— Возможно… Возможно, ты и права.
Опустив голову, он пошел к зданию дома отдыха.
Ему было горько от того, что легкомысленная светловолосая девочка так легко забыла о встрече. А вчера выглядела такой искренней… такой нежной. Вот уж поистине… девичья память.
А он… Он ведь уже подумал, что жить без нее не может…
А оказывается, он значил для нее не больше, чем вот это дерево или камень. Или набегающие волны… Появился, исчез…
Ветер высушил выступившие на глазах слезы. Ему стало стыдно за свое унижение. Как он мог! Напрашиваться, унижаться, бежать за ней с этим пакетом. Недаром все так усмехались…
И вот получил! Он ей не нужен нисколько. Да что там — нужен, не нужен. Она даже и думать о нем забыла… Как будто его вовсе и нет… и не было никогда на свете. И он поклялся больше не думать о ней тоже.
Но все, оказывается, было не так просто. И уже не зависело ни от него, ни от его воли и намерений…
Он чуть не остался… Но — не остался.
Возможно, ему лучше было бы опоздать на самолет и задержаться на теплом юге…
Москва встретила холодом и почти осенним дождем. Но вместо того, чтобы из аэропорта отправиться домой, он бродил под этим ливнем почти целую ночь. Изгоняя из себя ее…
Уже под утро он позвонил в колокольчик, который отец приспособил у дверей их дома. Трезвонил, не останавливаясь… Отец открыл дверь и обомлел. Таким он не видел сына никогда. Ворот рубашки расстегнут, спутанные волосы… в прихожей сразу резко запахло спиртным.
— Да ты пьян вдребадан! — Он испуганно всплеснул руками. — Что с тобой?
— Со мной? Ничего…
Он еле держался на ногах, опираясь о дверной косяк.
— И это называется ничего! Я спрашиваю, что с тобой?
— Со мной, повторюсь, ничего…
Он был уже почти без сознания. Лицо его пылало.
— Да у тебя жар!
И отец вдруг впервые, наверное, в жизни прикоснулся губами ко лбу сына.
— Немедленно в больницу!
В машине, пока ехали, отец все время держал на коленях его пылающую от жара голову, чувствуя сотрясающий его озноб высокой температуры. Он даже, что совершенно несвойственно было ему, попытался нежно дуть на пылающий лоб сына, пытаясь смягчить боль…
Так делала только его мама, когда-то в детстве, когда он разбивал коленки… Мама дула на ранку и говорила… «Все до свадьбы заживет!»
— Что ты сделал с собой? — без конца шептал отец. И глаза его застилали слезы…
— Еще немного — и вы потеряли бы его! — сказал отцу врач. — При такой температуре… кровь сворачивается. Он бы просто сгорел от этого жара.
Потянулись долгие, полные надежды и отчаяния дни болезни… Весы колебались — организм балансировал между жизнью и смертью.
Все это время отец просиживал у постели больного. Он очень ревниво относился к постороннему вмешательству и, хотя падал с ног от усталости, все равно старался все сделать сам…
— Ничего, ничего, все будет хорошо… — без конца повторял он.
О том, что случилось, никто не говорил… Словно дожидались его полного выздоровления. Наконец врачи сказали, что кризис миновал и самое опасное позади. Болезнь отступала.
Но он так и не выздоровел до конца. Он это понял несколько позже. Его душа так и осталась с той поры больной…
«Все кончилось! — пронеслось у него в голове. — Все! Я выздоровел. Я спасся…. Нет, меня спасли!»
Сначала он подумал, что он один в больничной палате. И что сквозь узкое окно уже пробивается свет дня…
Под рукой было скользящее полотно простыней. А тишину нарушал только звук кленовой ветки, царапающей снаружи окно. Это была почти стерильная тишина…
Но оказалось, что до утра еще далеко. А рядом с его постелью сидел осунувшийся и страшно бледный от бессонницы отец.
— Что ты здесь делаешь, папа, в такое время? — удивленно спросил он.
— Я опоздал на электричку…
— Что-то я не верю.
— Ну что ж… И напрасно не веришь.
— Не надо, папа, — остановил он.
Отец вздохнул.
— Я ждал тебя. Я надеялся, что ты вернешься. Что с тобой не случится ничего плохого. Я волновался.
— Волновался… — задумчиво, почти шепотом повторил сын.
— Представь. Вот такой старый дурак.
«И никакой ты не дурак… — вдруг зло подумал он. — Все дело в том, что просто притворяешься, как и все остальные люди в этом мире. Ведь тебе полагается быть по роли взволнованным, любящим отцом. Вот и причина волнения. А если бы со мной что-то случилось… Что бы ты сделал?! Бросился с моста?! Да ничего, пошел бы домой чай пить. Волновался за меня!» Он усмехнулся.
— Видишь ли… Ведь ты мой единственный сын. Ближе тебя у меня никого нет… — заметно волнуясь, продолжал отец. — Возможно, в этом все дело…
— Возможно… — Он постарался быть вежливым, но не больше.
Он не верил больше никому.
Андрей тоже появился у него в больнице.
— Что это означает? — изумленно спросил он, едва вошел в больничную палату. — Ты что, с ума сошел? Почему не разрешаешь пускать меня к себе?
— Давай не будем это обсуждать, — оборвал он Андрея.
— Вот те раз… — Андрей сокрушенно вздохнул. — Неужели ты… того?! Из-за этой?! Из-за пастушки?! Если хочешь знать, она даже не очень и обратила внимание на…