Любовь без розовых соплей
Шрифт:
— Мой удобнее.
Так и есть.
— Вот, доча, это прыгунки для тебя.
— Данил, ей рано еще.
— Ничего, — пожимаю плечами я. — Время пролетит незаметно.
И время действительно летит.
Ходунки, три вида колясок, манежик, матрасик, веселые разноцветные бортики в детскую коляску, люльки-переноски, автокресло для новорожденных, стульчик для кормления. И каждый раз пакеты с новыми детскими нарядами: на сейчас, на вырост, на холодное лето и теплую зиму, на дождь и снег, на утро и вечер, для прогулок и
Я оставляю машину неподалеку, у одной милой бабулечки, что каждый раз лукаво подмигивает мне и машет из окошка, мол, заезжай. Выпиваю с ней чашечку душистого чая, болтая ни о чем, и, собрав привезенное, тихо иду по тропинке.
Всякий раз, прежде чем открыть калитку, я с легкой ревностью наблюдаю за утренним ритуалом старого капитана и его обожаемой внучки.
Огромный седовласый мужчина, бережно прижимая к груди драгоценную ношу, медленно ходит по садику, баском приговаривая:
— Здравствуй, небушко ясное, здравствуй, солнышко прекрасное. Здравствуй, ветер могучий, здравствуй, шиповник колючий. И тебе, крапивушка жгучая, и тебе, водица текучая, здравствуйте от Дарьи Малышевой, девицы здоровой, красивой, счастливой.
Прекрасный обычай. С одной поправкой.
Девица Дарья Громова. Громова. Не Малышева.
И я понимаю тебя, капитан. Так приятно слышать свою фамилию, данную новому человечку, новой жизни, новой вселенной. Но это МОЯ вселенная. И очень скоро ты будешь вынужден с этим смириться.
И вообще, тебе в любом случае придется начать разговаривать со своим будущим зятем.
— Доброе утро, Владимир Иванович.
— Было добрым, — недовольно буркает он в ответ. — Пока кое-кто не приехал и не испортил его.
— Прекрасная погодка стоит. Только солнышко все больше и больше припекает. А девочки живут под самой крышей. Еще неделя-другая, и в их комнате будет настоящее пекло.
— Не нравится мой дом, построй свой и там распоряжайся! — запальчиво кидается в очередной спор будущий тесть.
— Прекрасный дом. Только вашей внучке вряд ли понравится получить тепловой удар при нашем жарком южном солнце. Вот телефон мастера. Он готов по звонку приехать, все посмотреть и в удобное для вас время установить самую лучшую систему кондиционирования воздуха.
— Раскомандовался он тут. В Москве своей командуй, юнга.
— Оплата за мой счет, — все так же доброжелательно, но твердо добавляю я.
И он берет визитку. Сопит, пыхтит, видно, что аж кипит от возмущения, но берет.
— Данил, может, позавтракаете с нами? — вмешивается Валентина Сергеевна, пытаясь немного снизить накал страстей.
— Спасибо. Я сыт. Я бы хотел пообщаться с дочкой и… Олей. Я могу зайти?
Я поднимаюсь в комнату с весело гукающей Дашей на руках. Как они ходят по этим ступенькам десятки раз каждый день? А если оступится с мелкой? А если голова закружится? Да и доча с каждым днем прибавляет в весе. Тяжело ведь наверняка.
— Доброе утро.
— Ты… ранний гость, — она нервно одергивает распахнувшийся ситцевый халатик, слегка тесный в груди. Под глазами темные круги. Опять плохо спали?
— Данил, ну зачем так много? Остановись. Нам не надо всего этого. Мы просто не успеем воспользоваться твоими дорогими игрушками, одеждой и приспособлениями.
Я лишь хмурюсь в ответ и заношу очередную коробку.
— У моей дочки будет все самое лучшее.
— Ей не надо лучшее. Ей нужны только любовь и забота.
А как еще я могу выразить ей свою любовь и заботу, если мы живем не вместе, женщина моя? Я не просто хочу каждый день целовать свою дочь, обнимать, купать, укачивать, просыпаться среди ночи, чтобы сменить подгузник, ходить с ней на прогулку. Я мечтаю делать это вместе с тобой, в четыре руки. И целовать не только ее. И обнимать ночью не только ее. И вытирать слезы не только ей. Если ты все же сможешь выплакать свою боль, а не будешь давиться сухими рыданиями, как в тот раз, когда рассказывала горькую историю одной доверчивой, неопытной девчонки.
— Поехали со мной. Прямо сейчас. Собирайся, собирай Дашу и поедем.
— Нет, Данил, — качает она головой и отворачивается.
Каждый мой разговор с ней, каждая встреча — танец на тонком, ломком весеннем льду.
Я боюсь спугнуть ее резким словом или слишком голодным взглядом. Я вижу, что с рождением дочки она изменилась. Стала… Серьезнее, глубже, строже. Не то чтобы она и раньше была пустоголовой и легкомысленной.
Год назад она вызывала у меня ассоциацию с вальяжной львицей, вышедшей на охоту.
Сейчас это стремительная изящная лань, всегда настороже, постоянно озирающая окрестности в поиске угрозы ее детенышу.
Тише, милая. Никто не посмеет тебя обидеть. Больше никто. К тебе и твоему детенышу — нашему! — больше никто не приблизится, не запнувшись об огромного, хладнокровного чешуйчатого питона. И только его согретая лучами вашей любви пятнистая шкура ляжет под ваши розовые пяточки, одинаково нежные что у дочки, что у ее мамы.
Или дело в другом?
Или я тоже стал тебе противен?
Как… те, другие?
Поэтому в твоих глазах столько неуверенности?
Глава 34
Это самые счастливые, самые хлопотные, самые чудесные и самые забитые делами под завязку дни моей жизни.
Врач рекомендовала нам плавать. Мы каждый день утром и вечером набираем полную взрослую ванну воды и плаваем в ней.
Врач сказала, что неплохо бы делать ребенку массаж. Мы находим детского массажиста, и дедушка каждый день привозит эту милую, улыбчивую женщину, чтобы ребенок получил полный курс полезных процедур.