Любовь без розовых соплей
Шрифт:
— Это хорошо. А то она каждый день жаловалась бы на то, что ребенок кричит по ночам или что мы коляскам грохочем по ступенькам.
— Разве Даша плачет по ночам? — удивляюсь я.
— Нет, — она улыбается. — Но она бы это придумала.
Я распахиваю перед ними дверь, и моя женщина замирает на пороге.
— Что ты наделал?
Я окидываю придирчивым взглядом коридор. Вроде порядок наведен, полы вымыты, лишние пакеты и коробки все вынесены. Зря, что ли, ишачил тут
— А что не так?
— Ты что, сделал ремонт в МОЕЙ квартире?
У меня заготовлен ответ.
— Никаких конструктивных изменений. Только текущий ремонт, за который несет ответственность арендатор. Ну, типа краны потекли, батареи внезапно поржавели. По договору имею право. Все в рамках закона.
Ну да. Все в рамках закона и моего бюджета. Раз уж жилье в Москве мне теперь не понадобится, то почему бы не вложиться в обустройство гнездышка для моей золотой девочки? Двух золотых девочек.
Она скидывает балетки и, как кошка на мягких лапках, начинает аккуратный обход вроде знакомой, но такой изменившейся территории.
Ее бывшая спальня стала отдельной детской. Нежной, воздушной, светлой, наполненной лучами восходящего солнышка. Где-то я прочитал, что детям лучше всего обитать в комнатах, выходящих окнами на восток. Все по фен-шую, дорогая. Дорогие.
Кухня так и осталась кухней, санузел тоже на месте. Но все обновленное. Блестит, сверкает, радует мужской глаз безупречно работающей техникой. И, надеюсь, женский тоже.
— Данил, я требую ответа!
— Давай я помою руки, возьму Дашу, а ты еще пройдись.
— То есть у меня теперь нет гостиной? Только две спальни? Дашина и… твоя?
Понятное дело, что, как хозяйка, она имеет право возмутиться. Но если подумать как следует, то я все сделал правильно.
Вот детская спальня, а вот хозяйская. Все на месте.
— А что тебя не устраивает? — вежливо спрашиваю я.
— А если кто-то придет в гости?
— Ты собираешься устраивать великосветские приемы на большое количество людей?
— Нет, но…
— Если придут друзья — один-два человека, то вполне можно пригласить их на чашку чая в кухне.
— Данил!
— Если тебе надо учиться, то и кухня, и большая спальня вполне сгодятся для этих целей.
— Где я буду спать прямо сейчас?
— У Даши в комнате пока не собрана кушетка. Она как раз под твой рост. Там можно прилечь днем, во время ее послеобеденного сна. А прямо сейчас ты будешь спать в большой комнате.
— А…
Ну скажи, сирена! Спроси меня. Давай. Ну же?
Но она замолкает и прикусывает нижнюю губу.
Черт тебя подери, женщина. С ума меня сведешь. Я же держусь из последних сил. Строю из себя холодного рассудительного снежного человека, хотя под кожей все кипит и полыхает, а сердце бухает так, что, кажется, вот-вот сломает на хрен ребра.
— А у тебя есть вино? — вдруг говорит она.
— Вино?
— Да. Вино. Красное, полусладкое. Грузинское. Не поверишь, мне уже месяца два снится бокал такого вина. И мне как раз… можно уже. Теперь можно.
Ах вот в чем дело.
— Чего нет, того нет. Но я быстро организую. Загляни в холодильник, может, что-то еще надо? А я пока спущусь за вашими вещами и как раз загляну в магазин, тут совсем рядом.
За двадцать минут, что меня нет, на кухонном столе волшебным образом, словно сама собой, накрывается скатерть-самобранка. Я даже и не знал, что у меня в холодильнике есть столько всего съедобного.
— Мама с собой кучу всего дала, — будто извиняясь за внезапный пир, кивает она. — Перекусим? Я как раз уложила Дашу. Часик она точно поспит.
Она с такой жадностью смотрит на льющуюся из глиняной бутылки темно-красную, почти бордовую жидкость, что мне хочется рассмеяться. Счастливо рассмеяться. У нас уже есть ребенок, а мы еще ни разу толком не ужинали вместе. Не ужинали, не завтракали, не обедали. Не болтали, обнявшись в кресле под одним пледом. Не гуляли тихим летним вечером. Не отрывались в ночном клубе, крадя друг у друга поцелуи, пока не видят окружающие. Не ругались по пустякам. Не мирились бурно. У нас столько всего еще не было.
Зато у нас есть дочь.
И это лучше всего перечисленного. А пропущенное мы наверстаем. Обязательно. Как только я прогоню тоску и печаль из этих прекрасных колдовских глаз. Я и грузинское красное полусладкое. Ты же мне поможешь, генацвале?
— Боже, как вку-у-у-усно, — бормочет она, прикрыв от наслаждения глаза. — Это просто с ума сойти, как нереально вкусно. Спасибо.
— Всегда рад.
— И за ремонт спасибо. Все здорово. Правда. Только… не делай так больше.
— Тебе что-то не понравилось?
— Нет, что ты. Даже я не придумала бы лучше, — она недоверчиво качает головой, окидывая взглядом собственную кухню в очередной раз. — Но это очень дорого. Получается, что ты и оплачивал аренду, и еще сделал ремо…
— Оля, почему мы говорим об этой ерунде? — прерываю я ее сумбурную речь.
Она снова утыкается взглядом в пустеющий бокал.
— Потому что я еще не набралась храбрости сказать то, о чем давно должна была сказать.
Она делает небольшой глоток, ставит стеклянную посудину подальше от себя и вдруг выпаливает: