Любовь без розовых соплей
Шрифт:
— Если совсем некрасивая, я отвернусь, — торжественно обещаю я, тщательно пряча улыбку.
И в следующие двадцать минут не отрываю от них взгляда ни на секунду.
И даже не моргаю.
Я же Питон.
Глава 32
Папуля едет молча. Стиснув зубы до ходящих ходуном желваков и побелевших костяшек рук, сжимающих руль с такой силой, что тот временами жалобно поскрипывает.
Молчу и я. Молчу и нацеловываю ароматную головенку мирно дрыхнущей на моих руках Дашки-милашки. А пока целую, прячу заодно глупую улыбку,
— Наглый щенок! — ревет папа, страшно белея глазами — признак гнева, грозящего обычно всему экипажу страшными карами за окраску палубы во время тумана.
— Польщен, Владимир Иванович. Из ваших уст звучит, как похвала, — невозмутимо отвечает этот… змей хладнокровный.
— Да как ты смеешь?
— Исключительно на правах отца этой очаровательной крохи, что уже недовольно хмурится от слишком громких звуков.
Вот же… манипулятор изворотливый. Ведь ни к одному слову не придраться!
Папуля тут же переходит на свистящее бульканье — внучу тревожить воплями — ни боже мой. Он скорее захлебнется от ярости, чем позволит себе стать причиной ее расстроенного хмыканья.
— Я немедленно их забираю! И чтобы духу твоего не было на пороге моего дома!
— У меня подписан договор аренды данного жилого помещения. А видеться с дочерью я имею право, которое готов доказывать в любом суде. И вы прекрасно осведомлены о том, что такое требование удовлетворят с вероятностью в девяносто девять и девять десятых процентов. Может, пора приступить к конструктивным переговорам о переезде?
— Может, пора спросить нас с Дашей? — влезаю я.
— Молчи! — хором.
Ах вы так?
— В таком случае я немедленно вызываю такси или звоню Стиву, чтобы он забрал меня из этого эпицентра мужского бодания и перетягивания нас в качестве каната. Тш-ш-ш, Апельсинка, все хорошо. Деда и папа просто тренируются петь тебе колыбельную.
— Папа? Папа??? — сипит папуля. — Где шлялся этот папа все последние месяцы, а?
— Строил базу для будущего материально-технического обеспечения двум прекрасным женщинам, — ловко выворачивает Данил, глядя не на папу, что уже чуть ли не машет кулаками у него под носом, а на нас с Дашуткой.
— В космосе? Что даже не звонил, не писал, не приезжал?
— Хуже. В неведении относительно своего счастливого статуса, — Данил смотрит мне в глаза и укоризненно качает головой.
А я? Стыдно ли мне? Ну, совсем капельку. Чуть-чуть. Но вины за собой я не признаю. Просто было не время.
— Я никуда не перееду, Данил, — тихо, но твердо произношу я. Мне больно это говорить, но так надо. Пока.
— Понял? — папуля, не сдержавшись, крутит внушительный кукиш и торжествующе ухмыляется.
— Не потому что не хочу, — довольная улыбка сползает с папиного лица. — А потому что я смотрю на ситуацию с точки зрения мамы Даши. Ей это не пойдет на пользу.
— Не пойдет на пользу общение с родным отцом?
Он опасно прищуривается, и в его глазах сверкают незнакомые мне отблески грядущего урагана. Притормози, мужчина-шторм.
— Куда ты собираешься перевозить свою дочь? В Москву?
— Хрен вам всем, а не Москва! — взрывается папа, но я продолжаю.
— В город, в котором давным-давно закончился свежий воздух? Где ее папа будет пропадать на работе сутками, появляясь домой только ночью, когда она спит?
— Есть выходные… — пытается воззвать Данил, а я лишь печально усмехаюсь.
— Половину которых надо потратить на то, чтобы добраться до приличного пригорода? Или гулять по торговым центрам среди толпы людей? Или предлагаешь нам переместиться сюда, в эту квартиру, чтобы видеться с тобой в лучшем случае раз в месяц, во время твоих редких командировок?
Он молчит, поджимая губы.
— Для Даши сейчас лучше, если мы останемся в деревне у дедушки и бабушки. Где есть свежий воздух, где тихо, где поют птички, где бабушка может помочь, когда я уезжаю на сессию, где у нас всегда есть рядом те, кто в любую секунду возьмет ее на руки, позволив мне спокойно искупаться, пардон, сходить в туалет или просто поспать часик после бессонной ночи. А впереди первый прикорм, для которого мы уже выбрали красивую белую козочку у соседки через забор, зубки, которые будут чесаться ночами напролет, южное лето, когда можно голышом загорать в собственном саду, не боясь химических дождей и отвратительной погоды. И даже море, куда мы всегда можем попросить дедулю привезти нас. Пара часов, и мы тут. В Москве это есть?
— Нет, — вынужден признать он.
— Данил, прости. Я сейчас в первую очередь думаю о том, что хорошо для дочери, а не для кого-то еще. И мои или твои эгоистичные желания и амбиции — ничто перед ее потребностями. Я хочу, чтобы она росла здоровой и счастливой.
— Рядом с дедушкой и бабушкой, — снова встревает папуля. — Которые ее любят. И которых она знает с рождения. И даже до рождения. Да, мой цветочек? Моя ласточка, моя бусинка, — переходит на умилительное воркование грозный дед, заметив, что Дашуня открыла глазенки. — Иди к деду. Доча, а ты пока собирайся. Там мама уже за сердце хватается.
Папа уносит дочку в соседнюю комнату, а мы с Данилом остаемся на кухне.
— Оля…
— Данил…
— Ты первая. Говори.
— Данил, я знаю, что ты знаешь, что я права. И что мои аргументы перевесят любые твои. Не стоит пороть горячку. Пусть все остается как есть. Я понимаю, что ты в шоке…
— Как обтекаемо, — горько усмехается он.
— Поэтому ты сейчас не в состоянии принять верное решение, — упрямо гну свою линию. — Теперь ты знаешь правду. Не только о существовании Даши, но и обо мне. Всю. Правду. Подумай, нужен ли тебе такой груз, — моя усмешка такая же печальная. Потому что… Ну правда, зачем молодому перспективному мужчине женщина с исковерканной психикой? — И не слушай папу. Вернее, не думай о плохом. Я не собираюсь запрещать тебе видеться с Дашей так часто, как ты сможешь.
— А если я хочу видеть ее каждый день?
Я развожу руками.
— Прости, в нашей деревне пока не построили нефтеперерабатывающий завод. И, надеюсь, никогда не построят. За экологию страшно.
Он засовывает сжатые в кулаки руки в карманы брюк и подходит к окну.
— Ты же понимаешь, что вы теперь от меня никуда не денетесь? — задает он вопрос, уставившись в привычный моему глазу пейзаж — море и горы.
— Я уже сказала тебе, что не буду препятствовать твоему общению с ребенком, Данил. А в остальном… — я вздыхаю и качаю головой. — Я вот думаю, может, для всех нас будет лучше, если все останется как есть?