Любовь до гроба
Шрифт:
– Вы все правильно сделали, – проговорил мировой судья, глядя на нее с неподдельным участием.
– Разве это что-то переменит? – печально осведомилась София.
– Даже если так, обидчики должны получать по заслугам, – произнес он со спокойной уверенностью, будто живое воплощение бога Тюра, покровителя справедливости и воздаяния.
Она подняла взгляд.
– Вы всегда так поступаете? – пытливо спросила госпожа Чернова. – И вас нисколько не беспокоит, что я в вашем присутствии стращала добропорядочного горожанина?
– В данном случае
От неожиданности София широко раскрыла глаза и рассмеялась.
– Что ж, благодарю за заступничество, – весело произнесла она, будто воочию ощутив, как с сердца свалился тяжелый камень, и добавила уже серьезно: – Я очень рада, что вы мой друг!
Мировой судья улыбнулся ей в ответ, помог встать и усесться в экипаж.
Они оставили коляску и направились пешком к дому госпожи Дарлассон. По дороге господин Рельский рассказывал молодой женщине необыкновенно забавную историю, которая произошла с ним еще в его бытность барристером [37] , но веселость его отчего-то казалась Софии напускной.
Наконец прогулка завершилась у двери библиотеки. Вечер уже подкрался на мягких лапках и собирался вот-вот накинуть на город прохладную шаль сумрака. Соль откровенно зевала у самого края небосвода, готовясь отойти ко сну. Ее розовое одеяние предвещало, что следующий день будет ясным, впрочем, как обычно и случалось на Бельтайн.
37
Барристер – адвокат. Имеет право выступать во всех судебных процессах, дает заключения по наиболее сложным юридическим вопросам.
Госпожа Чернова тихонько вздохнула, вид библиотеки навевал воспоминания и оживлял былые надежды.
Тем временем мужчина уже стучал в дверь. Им открыл слуга, который поведал, что госпожа Дарлассон отправилась на прогулку в сад, и посоветовал искать ее в западной беседке, где хозяйка имела обыкновение проводить погожие вечера.
Гости решили прервать отдых почтенной гномки и направились на розыски. По счастью, госпожа Чернова прекрасно знала окрестности, а потому им не составило труда добраться к искомой альтанке.
Ажурное сооружение, увитое плетистыми розами и диким виноградом, располагалось на небольшой полянке, окруженной каштанами и яблонями. Гадалка любила это уютное местечко, хотя редко здесь бывала.
Однако в этот раз милое очарование сада было грубо нарушено.
Взглядам нежданных посетителей предстало зрелище, столь нелепое, что Софии захотелось протереть глаза.
У самого входа в беседку на земле лицом вниз распростерлась госпожа Дарлассон, возле которой стоял на коленях господин Нергассон. Кузнец не
Глава 18
Молодая женщина почувствовала дурноту и покачнулась. Она прижала пальцы к губам, силясь сдержать крик. Взгляд с пугающей четкостью выхватывал детали: небрежно отброшенный молоток; неестественно белое лицо господина Нергассона; справа от него – оброненный букет еще свежих полевых цветов…
Именно трогательные цветочные головки стали последней каплей – госпожа Чернова закричала, все так же прижимая ладонь ко рту, будто пытаясь затолкать крик обратно.
Этот звук, видимо, привел кузнеца в чувство. Он заполошно оглянулся, дико посмотрел на них и закрыл лицо руками…
Все смешалось в саду. Прислуга, всполошенная воплем, суматошной толпой ринулась к ним. Мировой судья владел собою куда лучше и принялся командовать, давая Софии несколько оправиться.
Госпожу Дарлассон (живую, к всеобщему немалому облегчению) перенесли в спальню, послали за доктором Вериным и полицией… Словом, в библиотеке воцарилась суматоха.
Кузнец так и не промолвил ни слова, безропотно последовав за инспектором Жаровым. Видимо, он находился в глубочайшем потрясении от содеянного…
Господин Рельский, демонстрируя незаурядное хладнокровие, отдал все необходимые распоряжения и подхватил госпожу Чернову на руки, поскольку она была не в силах идти.
Он через плечо велел подать вина и ароматических солей и отнес молодую женщину в гостиную. Мировой судья осторожно усадил ее в кресло и остановился рядом, хмурясь. Она тихо плакала, чуть раскачиваясь и по-прежнему прижимая ладонь ко рту.
По счастью, дамские слезы его отнюдь не пугали: обитая в одном доме с выводком сестер и вздорной матерью, он давно сжился с перепадами их настроения и капризами.
На цыпочках вошел слуга, по-простецки шмыгнул носом и поставил на стол поднос со штофом вина и стаканами.
Господин Рельский проводил его взглядом, отметив про себя, что челядь почтенной госпожи Дарлассон питала к ней очевидную любовь и теперь пребывала в унынии от случившегося. Слуга выскользнул за дверь, а мировой судья налил вина и повернулся к гадалке, обнаружив, что она остановившимся взглядом смотрит на графин с вином и пуще прежнего заливается слезами. Мужчина непонимающе взглянул на нее и подошел поближе.
– Выпейте это! – предложил он мягко, как обычно говорят с малыми детьми, пытаясь вручить ей стакан.
– Нет, – пробормотала она, вжалась в спинку кресла и протестующе выставила вперед скрещенные руки. – Кровь, кровь!
Мировой судья вновь с недоумением посмотрел на злополучное вино, нахмурился и лишь потом понял: напиток имел густо-красный оттенок и, видимо, напоминал госпоже Черновой недавнюю сцену в саду.
Господин Рельский поспешно отставил стакан и остановился в раздумье, молча глядя на Софию.