Любовь до полуночи
Шрифт:
Боль пронзила ее насквозь: он жестоко напомнил ей, что просто не мог ее желать.
– Перестань…
Но он разошелся:
– А может, все было бы вообще по-другому. Знаешь, меня считают настоящим соблазнителем. В твоем сумасшедшем взгляде на мир нет места мысли, что я могу сделать одно движение, и ты будешь просто не в состоянии отказать? Или не захочешь?
Он никак не мог не заметить внезапную бледность ее лица. Кровь отлила от него в один миг, как если бы все шестьдесят этажей под ними внезапно испарились.
Оливер молчал.
Глупый, слепой,
Одри встала и повернулась к стрекозам – ее руки были сплетены на животе, словно в попытке унять резкую боль. Потом она поднесла ладони к своему мертвенно-бледному лицу. Другие гости продолжали ужинать, не обращая внимания на агонию внутри ее грудной клетки.
– В этом все дело? – прошептал у нее за спиной Оливер. – Ты поэтому не хочешь бывать здесь?
Унижение и горькое чувство обиды стянули ей горло. Она подняла палец и провела им по стеклу, повторяя путь яростно бившейся о стекло террариума стрекозы, которая еще не отказалась от своей мечты о свободе.
– Я уверена, что тебе это кажется смешным.
Ковер был слишком толстым и слишком новым, чтобы выдать его шаги, но Одри увидела отражение Оливера в стеклянной поверхности террариума. Он остановился, прежде чем их тела успели коснуться друг друга.
– Я бы никогда не стал смеяться над тобой, – серьезно сказал он низким голосом. – Или твоими чувствами. Какими бы они ни были.
Одри откинула волосы назад, немного расправила плечи. Возможно, она унижена, но она никогда не будет ползать перед ним на коленях.
– Нет. Я уверена, что у тебя уже был опыт с обременительной привязанностью со стороны слабого пола.
Именно это делало все таким унизительным. То, что она была просто одной из многих – может быть, даже сотен – женщин, которые попались на обаяние Хармера.
– Ты мне небезразлична Одри…
Но…
– Умоляю, прибереги это для тех, кто не знает тебя настолько хорошо.
– Ты мне действительно небезразлична, – настойчиво повторил Оливер.
– Но не настолько, чтобы прийти на похороны моего мужа. – Она повернулась лицом к нему. – Не настолько, чтобы быть там для своего друга в самую тяжелую неделю ее жизни, когда я была потрясена и так ужасно растеряна. – Одри потянулась к сумочке, лежавшей на свободном кресле в конце стола.
Ловким движением она перекинула сумочку через плечо и повернулась к выходу из ресторана. К черту оставшиеся блюда.
– Одри. – Его сильная рука обхватила ее чуть выше локтя. – Постой. Я хотел быть там, Одри. Ради тебя. Но я знал, что произойдет, если я прилечу. – Он аккуратно обхватил ее руки своими ладонями. – После того как все разошлись по домам, мы с тобой оказались бы в каком-нибудь тихом месте – потягивая напитки и беседуя, – и ты была бы измучена и убита горем. – Она опустила голову, и Оливер должен был нагнуться, чтобы заглянуть ей в глаза. – И я не смог бы на это смотреть, мое сердце просто не выдержало бы. Я бы обнял тебя, чтобы поддержать и прогнать боль, – он сделал глубокий вдох, – и потом мы бы оказались в постели.
Она
– Этого бы не случилось…
Его руки крепче обхватили ее, но не для того, чтобы притянуть ближе, – наоборот, он слегка оттолкнул ее прочь от себя.
– Даже сейчас я с трудом сдерживаю себя. Я хочу держать тебя в своих объятиях, Одри. Я хочу тебя в своей постели. И то, что Блейка больше нет, не играет никакой роли – я мечтал об этом каждое Рождество на протяжении последних пяти лет.
Каждый мускул в ее теле напрягся, и он это знал.
– Но мы не можем этого допустить, – продолжал он. – Я знаю. Возможно, приведение нашей дружбы к наименьшему общему знаменателю принесет физическое удовольствие, но наши… отношения… стоят гораздо больше. И поэтому нам остается лишь это неловкое и опасное… ощущение.
Ощущение… Значит, он чувствовал то же самое. Но это было не просто неловко, это было ужасно. Потому что она вдруг поняла, что Оливеру было не легче, чем ей, – испытывать это, не имея возможности выразить…
– Я ценю твою дружбу, Одри. Я ценю твое мнение, твои суждения, твою критику. Каждый раз я с радостью и волнением поднимаюсь сюда в лифте, потому что знаю, что увижу тебя и проведу с тобой день, беседуя на всевозможные интересные темы. Единственный день в году. И я не собираюсь испортить все это, приставая к тебе.
«О!» – мысленно воскликнула она. Но было ли это облегчение или разочарование?
– Мне очень жаль тебя.
– Почему?
Кровь прилила к ее лицу.
– Потому что ты говоришь избитыми фразами.
– Это лестно. Тот факт, что женщина, которую я ценю так высоко, тоже находит во мне что-то достойное восхищения… лишь подтверждает правильность заявления. Спасибо.
– Не надо благодарить меня. – Слова прозвучали слишком снисходительно.
– Хорошо. Я буду просто молча кичиться этим.
То, что она все еще могла смеяться, несмотря ни на что…
– Это уже больше на тебя похоже.
Они стояли друг напротив друга – между ними не было ничего, кроме воздуха. И эмоциональной пропасти размером с океан.
– И что теперь?
Он изучающе посмотрел не нее, а потом стряхнул серьезное выражение:
– А теперь мы перейдем к третьему блюду.
Глава 6
Почувствовали ли остальные элегантно одетые гости ресторана «Цинтин», что ось Земли резко сместилась? Никто из них не выглядел особо обеспокоенным. Может, конструкция этого здания позволяла выдерживать подземные толчки?
Потому что все основы существования Оливера только что покачнулись.
Оба они замолчали и обменялись вежливыми улыбками, когда перед ними возникли крохотные роллы, и официант произнес по-английски с акцентом:
– Ананас и зеленые томаты в глазури с бразильским орехом.