Любовь и ненависть
Шрифт:
понимаю. О чем ты?
Я резко вскочила, взяв небольшой камень с земли, и сказала:
– Меня выдают замуж за Кималя Устюна. Родители реши—
ли пожертвовать меня, как барана. Это невыносимо. Знаешь, Са—
вашь, человек быстро привыкает к боли. Я узнала это благодаря
родным. Мне настолько больно, что я не вижу в этом смысла.
Я не вижу смысла жить дальше. Ладно, не обращай внимания.
После сказанных слов я
и зеркальная гладь воды покрылась рябью. Но груз этого кам—
ня так и остался на душе у Саваша.
Вот вновь название этого холдинга поразило разум молодо—
го человека. Он все шел и шел, видя перед собой любимую
и читая ей стихи: «Не думай, что я забыл о тебе. Если волны
бьют о скалы. Они наступают и отступают. Не думай, что я умер,
и не плачь. Хотя я бы отдал все ради одной твоей слезы…»
Потом Савашь увидел гостиницу, снял номер, зашел в него
и, совсем уставший, лег на постель. Время тянулось медленно,
словно черепашка, плавающая вдоль песчаного берега моря. Он
все думал о том, где он допустил ошибку. Где оплошал? Но так
и не нашел ответа на свои вопросы. Любуясь моей фотографи—
ей, вырванной из газеты, Савашь вспоминал все наши счастли—
вые моменты: как я впервые села на его лошадь по кличке
Каракыз, как смогла за час научиться держаться в седле лучше,
чем он. Он вспоминал день нашего первого свидания. Савашь
пригласил меня на чай в кафе. Я была очень грустной, сидела
напротив него и рассматривала журналы 0 лошадях, которые он
принес. Я смотрела на картинки и сказала:
– Лошади очень красивые животные.
– А ты хочешь покататься на них? – спросил Савашь.
Я сначала обрадовалась, а потом промолвила:
– Я бы с удовольствием! Но, к сожалению, я не умею ездитъ
верхом. Просто папа запрещал мне садиться на лошадь. Он счи—
тает, что женщине это не нужно.
– Тогда поехали учиться? – воскликнул Савашь.
Я невероятно обрадовалась и промолвила:
– С превеликим удовольствием.
Когда мы прибыли на конеферму, нам показали лошадей.
Я завороженно смотрела на одну, белую, словно снег. Ее грива
блистала, как фольга на солнце, от белизны шерсти слепли глаза.
Савашь заметил, что мне понравилась эта лошадь. Он взял меня
за руку и сказал:
– Ну что, пойдем?
Савашь подвел меня именно к Каракыз, потом взял лошадь
за уздечку и сказал:
– Я вижу, эта лошадь тебе понравилась?
– Да, очень, очень! Она такая потрясающая!
– Эту лошадь зовут Каракыз. Она очень импульсивная, но
если ей понравится человек, то тогда она за него даже жизнь
отдаст.
Савашь до сих пор помнит, как я села на нее.
Когда мужчина посмотрел на часы, то до Нового года оста—
валось всего пятнадцать минут. Он оделся и вышел на улицу.
Блуждая среди этой веселой толпы, Савашь заметил Асу. С ней
он был знаком, но девушка вряд ли об этом помнила. Закадыч—
ные подруги устанавливали фейерверки на улице, готовились
к встрече Нового года. Мужчина подошел к ним и заговорил
с Асу:
– Асу? Неужели это ты?
Когда девушка обернулась, то увидела знакомое лицо.
– Кто вы? – спросила его Назан.
– Назан, подожди. Я сама у него узнаю. Простите, мы знако—
мы?
– Кажется, ты меня не узнала? Ну ладно, я напомню тебе.
Мы вместе летели в Рабат в одном самолете.
– 0, мой Аллах! Савашь, неужели это ты? – радостно вос—
кликнула девушка. Взяв бокалы с шампанским, она вручила
моему любимому один бокал и сказала: – Савашь, за встречу!
Через три минуты Новый год. Ну что, загадывай желание!
Как только часы пробили двенадцать, Савашь закрыл глаза
и прошептал про себя: «Чтобы все, кто причинил нам вред,
поплатились за это сполна!»
1985 год. 26 января. Турция. Измир. Илдыр.
Белькиз родила маленького, беспомощного мальчика. Когда
она посмотрела на него, то сразу же сказала:
– Каан, сыночек мой. Мой маленький принц.
Прижимая его к груди, девушка тяжело дышала и нежно
ласкала по головке. Госпожа Сабиха печально смотрела на своего
высокомерного мужа, господина Бора. В тот день по ее морщини—
стым щекам текли горькие слезы. Мужчина все время ходил по
гостиной в гневе, потом взглянул на жену и промолвил:
– Сабиха, ради Аллаха, не реви! Если этот ублюдок останет—
ся в доме, то наш клан и семья будут уничтожены. Ты думаешь,
мне не жаль этого младенца? Но нельзя! Понимаешь, нельзя!
Женщина лишь только увела глаза в сторону, сказала:
– Я знаю только одно: на чувства своей дочери тебе напле—
вать, если ты оправдываешь свой поступок тем, что так надо!