Любовь и ненависть
Шрифт:
называют - "Золотушная юность"?
– Художник Непомнящий.
"Картины которого создают людям, по крайней мере, мне,
а раз мне, следовательно, и людям, хорошее настроение", -
подумал я, а вслух сказал:
– Непомнящего оставьте. Снимите старого дипломата.
– Что вы!
– взмолился Гриша.
– Совершенно исключено.
Гвоздь номера, сенсация. Там любопытные детали о культе.
Настроение у меня начинало портиться, и не без причин.
Милиция,
квартирными дебоширами, лезет со своим сапогом в очаги
культуры, коими являются молодежные кафе. Материалов для
журнала уйма и все важные, все первоочередные, но что-то
надо снимать, журнал не резиновый. Я начинал злиться.
– Вот что, друг мой, я тебе не метранпаж. Сам решай, что
снять, а что поставить. И еще - закажи проблемную статью о
милиции, в которой надо провести такую мысль: милиция
берет на себя не свойственные ей функции. Наказывает там,
где бы надо воспитывать. Да, преступников надо терпеливо
воспитывать. Общественность должна брать на поруки.
Общество должно отвечать за своих членов. Все. Давай,
действуй. Верстку оставь мне, я полистаю.
Кашеваров быстро удалился, а на мой вызов вошла
секретарша Лалочка, в молчаливом ожидании остановилась у
порога, покорная, преданная, готовая сделать для меня все,
что в ее силах и возможностях, очаровательная, внешне
недоступная и строгая, а на самом деле совсем не такая. Я
распорядился:
– Крепкого чая с лимоном. Ко мне никого не пускать и не
соединять. Кроме, конечно...
Она понимающе кивнула и прощебетала мягким
голоском:
– Звонил Румянцев. Спрашивал, у себя ли вы. Соединить
не просил. Очевидно, зайдет. Как с ним?
– Ну, если зайдет. . пусти.
– И еще, у телефона ждет фотограф Ларионов.
– Что ему нужно?
– Не знаю, говорит, очень важное. Он много раз заходил
и звонил, когда вы были в Крыму. Целый месяц добивается.
Надоел он, Марат Степанович.
Этот надоест. Опять что-нибудь будет просить. Дурак, но
хитер. Такие тоже нужны. Набивается в личные фотографы.
Это ко мне-то, органически ненавидящему фотообъектив!
Меня бросает в дрожь, я чувствую себя точно под дулом
пистолета при виде наведенного на меня фото- или
киноаппарата.
– Скажи, что у меня совещание. Пусть позвонит часа
через два... Впрочем...
Я взял трубку. Он просил о встрече. В это время дверь
кабинета отворилась бесшумно - вошел Гомер Румянцев с
широкой улыбкой во все лицо. У него отвратительная улыбка.
Когда он улыбается своим неприятным
растягивая во все стороны жеванные губы и выпучив влажные
светло-голубые глаза, он похож на большую жабу. Ему нельзя
улыбаться, как он этого не понимает?
– Зашел перед отъездом проститься, - сказал он,
подавая мне руку, как будто и не было между нами вчерашнего
крупного разговора. Я не предложил ему сесть: он это видел,
как вообще умел видеть все насквозь, и, словно оправдывая
меня, сказал: - Я знаю, что ты занят, и не буду отрывать тебя
от верстки. Кстати, как мой "Скандинавский калейдоскоп"?
Ах вот что привело ко мне Гомера! Он уже обо всем
информирован. Что-что, а информация у нас поставлена на
космическую высоту: не успеешь принять какое-нибудь
решение, как оно уже известно заинтересованным лицам.
Впрочем, я сразу догадался о цели визита Гомера.
– Еще не читал, - ответил я на его основной вопрос.
– Да
ты присядь. Самолет у тебя когда?
– Завтра, - ответил он, отлично понимая, что я ухожу от
нужной ему темы.
– Хорошо, завидую тебе: завтра ты в Париже, - быстро
заговорил я. Но еще не родился тот человек, который бы сумел
провести Гомера Румянцева.
– Надеюсь, никакие чрезвычайные обстоятельства не
вышибут мои записки из этого номера?
– Он кивнул на верстку,
лежавшую передо мной, и присел на спинку низкого кресла.
– Чрезвычайные обстоятельства, как тебе хорошо
известно, могут вышибить не только твои записки, но и нас с
тобой.
– Будем надеяться, что этого никогда не случится, -
парировал он и победоносно скрестил руки на груди.
Я промолчал. Он встал, заторопился, вытянулся, как
солдат, спросил:
– У тебя никаких поручений не будет?
– Да, кажется, ничего такого.
Конечно, записки Румянцева нужно оставить в номере. В
конце концов можно снять статью о происках Пентагона в
Африке. В самом деле, к чему повторять одно и то же:
Пентагон, монополии? Зачем дразнить гусей?
Я проводил его в приемную. Там уже ожидал Аристарх
Ларионов, таинственно важный, и лишь переброшенный через
плечо фотоаппарат несколько снижал его импозантность, так
сказать, мельчил монументальность образа.
– Опять ты с техникой, - недовольно сказал я в ответ на
его приветствие и небрежно дотронулся до его аппарата. Он
добродушно рассмеялся.
– Терпеть не могу этой оптики. Может,
ты шпионишь за мной... Ну так что у тебя, выкладывай? За кого