Любовь и пепел
Шрифт:
— Это пелота, — объяснил Эрнест. — Баскская игра. Я уже видел, как в нее играют в Сан-Себастьяне. Вообще-то, это чертовски здорово. Кажется, это самая быстрая игра в мире.
— Давай останемся ненадолго. Это выглядит очень красиво.
Так и было. Игроки почти бесшумно бегали по глине, раскинув руки, словно летали. Может, они действительно умели летать.
Мы сидели на скамейке и следили за игрой. Как я поняла, в ней было несколько команд и различные способы использовать стену: нужно было отбить мяч так, чтобы усложнить задачу другим игрокам. Но они двигались так быстро, что мне удавалось фокусироваться
Когда наконец стемнело и игра закончилась. Эрнест завел разговор с игроками. Их было шестеро, все разного роста и возраста, хотя, по-моему, они были моложе его и, благодаря сложной игре, выглядели здоровыми и подтянутыми. Вскоре мы узнали, что это баски и что они прибыли в Гавану, когда Франко взял Бильбао. Они сражались бок о бок в лоялистских бригадах и, когда Испания начала проигрывать, отправились сюда.
Баски жили в изгнании, я сразу это поняла и почувствовала с ними некое родство. Мы с Эрнестом тоже были изгнанниками, хотя и выбрали это место сами. Они же выбирать не могли.
— Наверное, вы очень скучаете по дому? — спросила я.
— Франко отнял у Испании все хорошее, что у нее было, — ответил один из игроков. — Как можно скучать по чему-то, чего больше просто не существует? — Парень был немного выше остальных, с густой копной очень черных волос и круглым лицом, каким-то чудом не тронутым возрастом и невзгодами. Его звали Франсиско Ибарлусия, но он разрешил называть его Пакета.
— А как ваши семьи?
— Мы стараемся не говорить о прошлом, — сказал другой парень, Хуан. — Теперь мы семья. — Он казался очень юным, лет двадцати пяти, с тонкими чертами лица и густыми черными ресницами.
Мы рассказали им немного о нашем пребывании в Испании. Они знали других журналистов, живших также, как и мы, и писавших об Испанской республике, поэтому ребята довольно быстро поняли нас, а мы — их. На темной улице Эрнест махнул рукой в сторону ближайшей гостиницы:
— Идем выпьем все вместе.
— Нет, пойдем с нами, — предложил Пакете. — Сегодня день рождения Феликса. — Он указал на красивого молодого человека с близко посаженными черными плазами и прекрасным орлиным носом. — Грех не отметить.
— А я стараюсь не грешить, — весело сказал Эрнест, и мы последовали за ребятами в маленький домик на улице Кампанарио, где они жили все вместе, судя по дюжине башмаков, сложенных у двери. Там было очень уютно и хорошо — как раз так, как любил Эрнест. Люди живут просто, у них есть все необходимое. Ставное — они есть друг у друга.
Позади дома была небольшая веранда со скамейками, где мы сидели в мерцающем свете свечей, ожидая, пока наши новые знакомые принесут оплетенные соломой бочонки с насыщенным красным вином. У этих бочонков были ручки, за которые можно было зацепиться пальцем и пить, опираясь самой емкостью на согнутую руку; Они проделывали это одним легким, заученным движением, да еще и не пролив ни капли.
Эрнест уже знал этот метод и даже успел усовершенствовать, как я могла заметить. Еще они принесли пачаран — самодельный напиток со сложным вкусом смеси ежевики, кофе и корицы, который мы передавали по кругу, разливая по глоточку в наши чашки. Мне он так понравился, что я опомниться
Феликс, которого все звали Эрмуа, по-моему, пел лучше всех. Когда я попыталась его похвалить, он лишь пожал плечами и сказал: «Нормально, нормально». Но мне показалось, что его плечи приподнялись, а глаза дали понять, что он знает про свой дар, далеко не обычный.
Каждая песня звучала одновременно печально, целостно и обнадеживающе. Несколько раз я ощущала, как по спине и шее пробегают мурашки. Одну песню они, похоже, любили больше всех, потому что пели ее снова и снова. В какой-то момент слова дошли до меня, и я начала их повторять, хотя баскские слоги были такими же странными, как и вкус пачарана на моем языке.
Baina honela Ez zen gehiago txoria izango Baina honela Ez zen gehiago txoria izango Eta nik, Txoria nuen maite Eta nik eta nik, Txoria nuen maite [12] .12
«Txoria txori» («Птица всегда останется птицей») — старая баскская песня про свободу и любовь. — Примеч. пер.
— Maite — это значит «любовь», да? — гадала я вслух, когда Эрмуа замолчал.
— Да. Это очень старая песня. — Он спел еще несколько строк своим ангельским голосом. — Она о человеке, который потерял прекрасную, любимую птицу. Он жалеет, что не подрезал ей крылья, тогда ему удалось бы ее удержать, — продолжил переводить Эрмуа. — Но потом герой понимает, что она не была бы той же самой птицей, если бы он это сделал. В попытках удержать человек изменил бы ее навсегда.
— Мне кажется, я уже слышал эту историю, — криво усмехнулся Эрнест.
— Мы все ее когда-то слышали, — сказал Паксти и хитро улыбнулся.
Ему было не больше тридцати пяти, и все равно казалось, что он знает все на свете о любви. Может быть, так и было, а может быть, и знать-то было нечего. Так мне показалось на той веранде, где свет свечей мерцал и трепетал, а вино было словно холодный бархат на моем языке. Я прикрыла глаза и наслаждалась пением мужчин, позволяя словам протекать сквозь меня.
— Ты выглядишь счастливой, Зайчик, — прошептал Эрнест мне на ухо.
— Так и есть. Я кое-что вспомнила.
— Да? Что же?
— Что жизнь не обязательно должна быть сложной, нам просто нужно сосредоточиться на том, что действительно важно. У нас есть всё.
— Конечно. — Эрнест улыбнулся мне. — А завтра еще у тебя будет жуткая головная боль.
— Мне все равно. Я очень хочу, чтобы у нас все было хорошо, Зайчик. Ты же понимаешь это?
— Да. — Он наклонился ближе, его дыхание стало сладким от вина. — Я тоже.