Любовь и ревность. Хроники

Акимов Михаил Вячеславович

– Господин управляющий, прошу вас не забываться! – повысил я голос. – Я пока ещё директор, и вы обязаны соблюдать приличия! Боюсь, что нам трудно будет с вами работать в будущем, – добавил уже тише.

– Если это будущее у вас будет, – нагло ответил тот и, повернувшись к социологу, который до сих пор не вымолвил ни слова, выразительно кивнул. Социолог немедленно поднялся и пошёл к двери. Я с растущей тревогой наблюдал за ним. Он дошёл до двери и выглянул наружу.

– Куда это он? – спросил я внешне равнодушно.

Управляющий резанул меня насмешливым взглядом.

– Минутку терпения, господин

директор. Сейчас к нам присоединится ваша супруга, и тогда всё разрешится.

– Как! – воскликнул я. – Вы хотите привезти сюда мою жену?

– Ваша жена уже давно здесь, всё это время она сидела в приёмной.

– Но зачем впутывать её в это дело? Причём здесь моя жена? Кто вам дал право?

– А чего вы так волнуетесь? Если вы – это вы, то вам абсолютно нечего бояться! Это лишь пустая формальность, и всё быстро выяснится. Ведь вы же настаиваете на своей невиновности. Вот вам прекрасная возможность доказать свою честность. Я, право, не понимаю причин подобного волнения.

Он явно издевался. В тот момент он походил на шахматиста, сделавшего неожиданный и очень удачный ход. Кажется, он, в самом деле, не сомневался в моей виновности; и он знал, что единственный, кто может с максимальной достоверностью заметить подмену сознания в человеке, это его супруг. Не мать и не отец, и не дети, и даже не домашние животные, на которых одно время очень надеялись, а именно жена или муж, если только они прожили вместе несколько лет. Почему это так, ни­кто толком не мог объяснить, но факт оставался фактом – девяносто процентов всех состоявшихся до сих пор разоблачений были совершены жёнами подозреваемых. Каким образом женщинам удавалось опре­делить при­сутствие в теле мужа чужого сознания, оставалось загадкой, и сами они не могли толком ничего об этом сказать. Это было что-то на уровне рефлексов, когда женщина подходила близко к мужчине, смотрела внимательно в глаза, наблюдала мимику, выражение лица, и через минуту по каким-то почти неуловимым признакам выносила приговор: виновен (или наоборот). За редчайшим исключением оценка её оказывалась верной. (Исключения составляли преднамеренные обвинения супругов в подмене, сделанные в корыстных целях, – такое тоже иногда случалось.) И мне теперь предстояло выдержать подобную проверку. Зная характер женщины, назначенной мне в спутницы жизни, я готовился к худшему.

И вот она вошла – высокая, стройная, надменная, молодая и красивая, – холодно взглянула на меня и остановилась возле дверей. На ней был эффектный брючный костюм неуловимого переливчатого цвета. На ногах туфли на высоком каблуке, благодаря которым она оказалась самой высокой среди присутствующих.

– Ну что же вы, подойдите ближе, – сразу засуетился возле неё социолог. Чего он так суетился, выиграть, что ли, этим хотел?

Я сделал шаг к ней навстречу и улыбнулся вымученной улыбкой.

– Энрика, я очень рад тебя видеть. Ты сегодня просто восхитительна! – Если я и врал, то совсем немного.

Ни один мускул не дрогнул на её лице. В пронзительно синих глазах был всё тот же лёд. Она сделала ещё шаг, теперь мы стояли друг против друга на расстоянии вытянутой руки. Улыбка медленно сползла с моего лица, внутри у меня всё сжалось – эта женщина, она меня ненавидит! Взгляд её был слишком красноречив.

Но она вдруг повернула голову, очень спокойно,

по­жалуй, даже лениво, и произнесла предельно короткую фразу:

– Это он!

– Кто он? – одновременно вскрикнули управля­ющий и социолог.

Женщина с удивлением посмотрела на них.

– Мой муж! Габриэль Спенсер.

– Вы уверены в этом?

– Уверена.

Женщина снова посмотрела на меня. Поразительно, но глаза её оставались, всё так же, холодны.

– Дорогой, – произнесла она с непередаваемым выражением, – пожалуйста, не задерживайся сегодня вече­ром. И помни, что ты обещал подарить мне новую машину.

– Конечно, – пробормотал я и, почти не чувствуя своего тела, приблизился к ней и коснулся губами её твердой щеки. – Я никогда не забываю своих обещаний, – произнёс я очень серьёзно, глядя ей в глаза.

Присутствующие в глубоком молчании наблюдали эту сцену.

Развернувшись на месте, молодая женщина, не глядя ни на кого, пошла странно подпрыгивающей походкой к двери. И вышла.

Некоторое время в кабинете сохранялось молчание, никто не двигался с места, в положениях тел чувствовалась растерянность.

Первым пришёл в себя я.

– Итак, господа, полагаю, инцидент исчерпан?

Господа все четверо разом затоптались к выходу. Опустив голову и опасаясь смотреть в мою сторону, они спешили покинуть помещение.

– Одну минуту! – крикнул я, и все как по команде остановились. Подождав, когда они повернутся ко мне, я проговорил не без достоинства: – Надеюсь, данное происшествие не просочится дальше этих стен? Это, между прочим, и в ваших интересах тоже! Со своей стороны я беру назад всё мною сказанное относительно дальнейших перспектив нашей совместной работы. Я понимаю: мы все здесь немного погорячились, но это не помешает нам продолжать трудиться также плодотворно, как это и было все эти годы!

После такого вердикта я не сомневался, что вопрос действительно исчерпан. Все формальности соблюдены, а я остался на высоте положения и даже проявил благородство, как известно, свойственное лишь действительно сильным личностям.

Четверо покинули кабинет в том же порядке, в каком и появились. Сначала вышел управляющий банком, за ним выдавился через дверь шеф службы безопасности, потом – желчный социолог, ну а уж за ним – мистер Виртс, мой личный детектив, так неудачно проколов­шийся сегодня утром. От услуг последнего я решил отказаться, несмотря на данное обещание. В отношении остальных следовало подумать и не делать пока что резких движений – времени у меня теперь будет предостаточно – молодая надменная женщина, назначенная мне в жёны, вручила в мои руки карт-бланш, и это был самый приятный сюрприз, который преподнесла мне судьба за последние годы.

Выглянув в приёмную, я отменил на сегодня все за­планированные встречи и попросил никого больше ко мне не пускать. Потом замкнул дверь на ключ и, вытащив из сейфа початую бутылку элитного французского коньяка, налил грамм пятьдесят прямо в чашку с остатками кофе. Нервы мои были слишком возбуждены и требовали успокоения. Было уже часов двенадцать, и через широкое окно светило яркое солнце, лучи его окра­шивали предметы в тёплые золотистые тона, и мне было тепло и хорошо – с каждой секундой становилось всё теплей, всё лучше – французский коньяк делал своё доброе дело.