Любовь и сон
Шрифт:
Он перестал рыбачить. Его глаза открыты, но он уже ничего не видит. Это он — та лягушка-охотница; и пойманная муха — тоже он. Когда он вот так часами сидел у заводи с удилищем и корзиной для рыбы, его глаза то и дело застилала пелена, то ослепляя, то вновь позволяя видеть; и так до вечера, который изумлял Келли прохладной темнотой и возвращал его на речной берег.
Молодые рыцари (со всем подобающим почтением) предложили вернуться в Лондон. Ласки пожелал им доброго пути: ему нужно было о многом поговорить наедине с другом, однако пусть господа не думают, что должны остаться; пусть возвращаются, обратный путь он найдет и сам; его не унесет в море, и королева не обвинит их в небрежении; поезжайте, поезжайте.
Сидни глубоко поклонился и сказал,
«Тогда buona sera, Signor [265] », — сказал Сидни; странный человек тут же пришел в себя и заторопился, чтобы пожать руку рыцаря и заглянуть глубоко в его глаза.
265
Вечер добрый, синьор (ит.).
Возвращаясь в Лондон, джентльмены смеялись, как школьники, отпущенные на каникулы, обсуждая свои приключения в Оксфорде и Мортлейке. Они оставили одну разукрашенную лодку, самую величественную; в тихом воздухе цвета ее смягчились.
Река, все еще яркая, несмотря на то что был уже девятый час, текла по затемненной земле, чтобы на западе встретиться с небом; там, совсем близко, ярко белели вечерние звезды. В комнате наверху мастер Диксон открыл крошечное окошко и высунул голову.
«Неужели Земля сияет там так же, как эти звезды? — спросил он. — Как Меркурий, Венера, Марс?»
«Конечно, — ответил Бруно. — Темных звезд не существует. Моря Земли — это зеркала, так же как и моря других миров. Увеличивают и отражают солнечные лучи».
«Если бы мы оказались на Меркурии…»
«Мы бы увидели сияние Земли на… на востоке. Нынче. Этой ночью. Как они видят ее сейчас».
«Они?»
«Тамошние жители».
Диксон отвернулся от окна, чтобы посмотреть, не смеется ли итальянец. Он неподвижно стоял в центре комнаты, сложив за спиной руки, и глядел как обычно — задумчиво и дерзко.
«Если, — продолжил он, заметив удивление Диксона, — если мы такие же, как они, то можно сказать, что они — такие же, как мы. Возможно, в кружении планет есть свои чины и иерархии, возможно, чем ближе к Солнцу, тем лучше, а может быть, и нет; в любом случае, нет никаких оснований думать, что те звезды, столь же живые, как наша, столь же быстрые, как наша, не могут быть так же полны, полны всем. Как мы».
«И даже людьми?»
«Которые приспособлены для жизни на тех звездах, как мы для жизни на этой».
Он подошел к кровати, занимавшей большую часть доставшейся им комнаты, и ткнул в нее пальцем.
«Но но, — забормотал Диксон. — Влияния, лучи, идущие от этих планет. Как же они, как же они».
Он умолк и замер. Надо бы ухватиться за что-нибудь, но в комнате не было ничего устойчивого, словно в каюте корабля или карете. В его груди уместились две вселенные, и, когда он говорил о той или другой, они менялись местами. Вот прежняя: великая Земля, возлежащая под кругами небес, и планеты в своих домах (кроткие, ярые, горячие или холодные) бросают на нее лучи своих светильников. А теперь — оп-ля! — вот и другая: маленькая быстрая Земля, со всеми морями горами реками городами государствами и людьми, занявшая свое место в танце среди прочих огромных сфер, что улыбаются ей.
«Мы движемся среди звезд, — говорил Джордано Бруно, — и все они поочередно влияют на нас. Итак, мы — существа в значительной степени земные, но небесные влияния уподобляют нас жителям иных планет. Почитайте Фичино, [266] он писал о благом воздействии звезд на нашу природу.
«De vita coelitus comparanda». [267]
«А жители тех планет подвержены нашему влиянию. Это неизбежно. Может статься, влажное воздействие Земли смягчает холерическую
266
Почитайте Фичино… «De vita coelitus comparanda». — Марсилио Фичино (1433–1499) — итальянский философ-неоплатоник, глава флорентийской Платоновской академии. Перевел на латынь сочинения Платона, Плотина, Ямвлиха, а также «герметический корпус».
267
«О стяжании жизни с небес» (лат.).
Он сел на кровать и снял туфли. Диксон снял с шеи размякший воротничок и засмеялся, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Бруно сказал:
«Это вовсе не новшества, как сказал этот джентльмен. Пифагор знал об этом. Палингений. [268] Эгипет знал».
«Эгипет», — выдохнул Диксон.
Бруно сжал кулаки.
«Единая сеть, — сказал он. — Все едино. Е pluribus unum. [269] Эгипет знал».
Мужчины разделись до белья. С тактом, выработанным во время путешествия из Венеции в Париж, когда жизнь то и дело заставляла его делить комнату с незнакомцами, Бруно распустил шнуровку у рубашки, повернулся спиной к Диксону и помочился в ночной горшок.
268
Палингений (Пьер Анджело Манцолли, ок. 1500–1543) — поэт и еретик, автор поэмы «Зодиак жизни», где, в частности, описаны эфир и невещественный свет, лежащие за пределами небесных сфер, а также бесчисленные существа, их населяющие. Благодаря тому, что Палингений сатирически изобразил монахов, книга его пользовалась большим успехом в протестантских странах, а в Англии даже стала школьным учебником. Палингений повлиял на диалог Бруно «Изгнание торжествующего зверя».
269
Из многих одно (лат.). Выражение встречается при описании салата в поэме «Завтрак», приписывавшейся Вергилию («…а цвет получают из многих единый», пер. С. Ошерова). Августин в «Исповеди» так говорит о дружбе. В 1776 г. латинская фраза стала одним из девизов США; надпись присутствует на государственной печати и долларе.
«Что было, то и будет, — сказал он. — Нет ничего нового под солнцем». [270]
Сбросив подштанники, он в тот же момент оказался в постели. Диксон услышал, как захрустел матрас. Солома. С чрезмерной торжественностью, чтобы сдержать смех смущения, странного смущения, которое он не мог преодолеть, Диксон лег на другую половину кровати.
«Есть еще кое-что, о чем вы не подумали», — сказал итальянец.
«Да?»
«Если, — поворочался в поисках свободного места (кровать была небольшой), — если звезды, а я имею в виду неподвижные звезды, не закреплены на сфере, а расположены на различных расстояниях от нас, до бесконечности, как верно сказано в книге этого англичанина, что тогда?»
270
Что было, то и будет… Нет ничего нового под солнцем. — Еккл. 1:9.
«Что тогда?»
«Как же тогда быть с их влиянием?»
Диксон попытался угадать.
«Знаки, — наконец произнес Бруно. — Двенадцать».
Стоило Бруно сказать, как он уже понял. Конечно: не двенадцать сегментов сферы, не двенадцать полосок на перевязи гербового щита: знаки состояли из звезд, пребывающих на разном расстоянии от Земли — одни близко, другие же невообразимо далеко.
«Наши чувства обманывают нас, — сказал Бруно, положив руки под голову. — Мы сами нарисовали то, что принимаем за картины неба. Точно так же как одноглазый человек не может правильно оценить расстояние, и большие предметы, расположенные далеко, кажутся ему маленькими и близкими».