Любовь и свобода
Шрифт:
Без всякой мысли Лимон сел, нашарил костыль, не с первой попытки встал. Нога болела, но это совершенно не имело значения. Хуже было то, что он начисто не помнил, где он сейчас и что вообще происходит.
Какой-то лось, вспомнил он. Какой-то поганый лось.
Лимон откинул полотняный полог — и ничего не увидел, просто стало чуть светлее. Серый густой воняющий чем-то туман скрывал всё.
— Эй! — сказал Лимон и сам не узнал своего голоса. Как девчонка пропищала. — Есть кто?
Тишина. Нет, не совсем тишина. Что-то шипит и потрескивает. Непонятно, что это и в какой стороне.
Да что же…
И тут он вспомнил про укол. Ну да, конечно. Какое-нибудь снотворное. Как в кино про шпионов. Просыпаешься — и ничего не помнишь.
Так. Я…
Лимону на миг показалось, что сейчас он не вспомнит ни имени, ни родителей, ни дому — ничего. Но нет. Я — Джедо Шанье, мне тринадцать лет, я закончил пятый «зелёный» класс… отца зовут Личи-Доллу Шанье, он майор пограничной стражи, мать — Страта Шанье… И ещё есть брат, и он же где-то здесь, его надо найти!..
— Шило! — позвал Лимон. — Хамилль! Эй! Отзовись!
— Не кричи, — с мукой в голосе произнёс кто-то сзади. — Не надо так кричать…
Лимон оглянулся. Стоял незнакомый взрослый. В светлых брюках и сером свитере с каким-то значком. В очках. Над очками лоснилась здоровенная лысина.
— Вы кто? — спросил Лимон. — Что случилось? Где все?
— Не знаю… Тут что-то сгорело, дым… Господи, как голова болит… я вижу — медпункт…
— Да, — сказал Лимон. — Медпункт. Только тут никого нет.
— Какие-нибудь лекарства… не знаешь?
— Нет. Может, там? — он кивнул на брезентовую дверь, из которой только что вышел. — Но я не…
— Пойду посмотрю…
Лысый, пошатываясь, обошёл Лимона и скрылся в палатке.
Сгорело, подумал Лимон. Наверное, всё-таки война…
Вдруг сделалось страшно.
Он прошёл двадцать шагов — и вдруг услышал множество голосов. И тут же потянуло сырым противным дымом.
Все сгрудились вокруг штабной палатки, до безликости незнакомые, молчаливые, странные, зловещие. Как те мертвецы из сна, подумал Лимон. Он ковылял вокруг этой кучки ребят, пытаясь разглядеть хоть кого-то из своих. Наконец…
— Илли!
Девочка в рыжем платке обернулась, и у Лимона на миг почему-то остановилось сердце — ему показалось, что она должна быть или действительно мёртвая, с пустыми глазницами, или должна не узнать его, или даже не увидеть… Но она увидела и узнала.
— Джедо. Что с тобой?
— Ничего, ерунда. Ушибся. Что происходит? Мне вкололи укол, чтобы я спал…
— Никто не знает. Пойдём. Тут всё равно никого… пойдём.
— Куда?
— Элу просил всех, кто тебя увидит, привести в штаб.
— Так вот же штаб.
— Нет, в наш штаб. В настоящий штаб.
— Так всё-таки, что случилось?
— Какой-то… не знаю. Обморок, сон? Кошмары. Представляешь, бригадир Ламаш застрелился.
— Кто?!
— Ну, начальник лагеря. Инженер-бригадир. Ты его видел вчера.
— Ах, да… А почему?
— Говорю же: никто ничего не знает. Какой-то морок свалился. Я плакала, плакала… как будто никого на свете не осталось, кроме меня, представляешь?
— Да, — сказал Лимон. — И я. То же самое. Мне как будто сон приснился…
— Вот. И всем остальным. А бригадир застрелился. И ещё двое просто ушли куда-то. Доктор и Мьеда. Которая была помощница начальника, толстая такая, помнишь? Нигде нет. И кухня сгорела. В общем…
Они дошли до палатки, над пологом которой висело тёмно-красное полотенце. Это было его, Лимона, полотенце. А теперь, значит, флаг…
— Я привела, — сказала Илли.
— Это хорошо, — отозвался изнутри кто-то.
Лимон вошёл.
Здесь были все свои, включая Хвоста, и ещё человек десять сверх того; некоторых Лимон не знал. Сидели почему-то все на полу, в проходе между кроватями, и только Шило примостился на втором ярусе. В центре всего, скрестив ноги, сидел Сапог с толстой тетрадью в руках. Увидев Лимона, он поднял руку в приветствии:
— Ну, наконец…
Стараясь ни на кого не наступить, Лимон пробрался к свободной койке, сел на край, опершись на костыль.
— Ребята, — сказал он. — Мне Илли тут в двух словах… но я всё равно ничего не понимаю. Этот… обморок… — он со всеми был?
— Да, — сказал Сапог. — По разному, конечно… Шило, вон, говорит — вообще ничего не почувствовал, просто как уснул. А кто-то… ну, в общем, ничего хорошего. Мы тут, ну, ещё раньше, как ты говорил — до полувзвода…
— Я вижу, — сказал Лимон. — Всё правильно. Давайте пока с этого и начнём…
Девятнадцать человек, подумал Лимон, преодолевая какую-то липкую мозговую усталость, нехорошее число, несчастливое, надо бы кого-то выгнать или кого-то ещё принять, а лучше двоих… но если честно — не было сил. Он выбрался из палатки. Туман сдуло, небесный свод на западе набряк багровым — значит, скоро вечер. Чувство времени исчезло совсем, и даже есть не хотелось — но это, наверное, из-за тошноты. Командир, подумал он. Разведгруппа, полувзвод… Это было даже не смешно, просто противно.
Впрочем, противно было всё.
— Ты какой-то серый, — сказала Илли, незаметно возникшая рядом.
— На себя посмотри, — бессильно огрызнулся Лимон.
Илли действительно выглядела своеобразно: рыжий платок весь в складках, в каких-то тёмных пятнах, вокруг глаз чёрные круги, лоб и скулы — точно, серые и дрябло-мокрые, как жабья кожа. Свалявшиеся волосы выбиваются…
— Не красавица, да, — согласилась Илли. Потрогала лицо, махнула рукой и сняла платок.
— Ой, ма… — протянул Лимон. — Извини.