Любовь и так далее
Шрифт:
СТЮАРТ: Свиньи — очень умные животные. Если их поместить в стрессовую ситуацию, например, когда их в свинарнике слишком много, они будут калечить друг друга. То же самое происходит у куриц — хотя курицы не особенно умные птицы. Но свиньи переживают стресс и бросаются друг на друга Отъедают друг другу хвосты. И знаете, какие меры по этому поводу предпринимают фермеры — я говорю о фермерах, которые выращивают свиней в промышленных масштабах? Они обрубают свиньям хвосты, чтобы им было нечего отъедать, а иногда — и уши тоже. А еще они стачивают свиньям зубы и продевают кольца им в носы.
Но это никак не спасает свиней от стресса, верно? Также их не спасает и то, что их накачивают гормонами и антибиотиками, медью и цинком, и позволяют им погулять на лужайке
Все вышесказанное наводит меня на мысли — впрочем, все, что касается органико-биологического производства, наводит меня на мысли, — а как же мы сами? Разве с нами происходит не то же самое? Сколько людей живет в Лондоне? Восемь миллионов? Больше? Что касается животных, специалисты, по крайней мере, подсчитали необходимый минимум «личного» пространства, при соблюдении которого можно избавить животных от стресса. Насчет людей никто пока не озадачился подсчитать этот необходимый минимум — а если и озадачился, но нам об этом не сообщили. Мы живем в переполненных городах, чуть ли не на головах друг у друга, в этакой куче-мале, и кусаем друг друга за хвост. Мы даже представить себе не можем, что можно жить как-то по-другому. И если учесть уровень нашего стресса и то, как отвратительно мы питаемся — большинство, — я готов поручиться, что вкус у нас просто ужасный.
Поймите меня, я не сравниваю нас со свиньями. Это не сравнение. Не оливеровское сравнение, во всяком случае. Это просто логический ход мыслей. И вполне обоснованный, согласитесь. Органико-биологические человеческие существа — это было бы совершенно другое дело.
ДЖИЛИАН: Я смотрю в сад из окна ванной. Чудесное утро. В воздухе уже ощущается осенняя прохлада. И свет… потрясающий свет. Роса искрится на паутинке, в углу на окне. Дети играют в саду. В такое утро даже типовые сады при типовых домах в Лондоне, сады, за половиной которых никто не ухаживает вообще, разделенные низкими желто-серыми стенками — редкие чахлые и болезненные деревца, редкие детские горки или качели, — даже такой будничный вид смотрится очень красиво. Я смотрю на детей. Девочки бегают друг за другом по кругу, даже не в салки играют, а просто так — веселятся. Они бегают вокруг золы от костра.
Я думаю: три дня назад я срезала два куста — которые мне нравились, которые я сама сажала, — из-за того, что произошло в этом доме десять лет назад. И я все выместила на кустах, которые тут вообще ни при чем. Я их срезала, сбросила в кучу и сожгла. Когда я их выкапывала и сжигала, мне казалось, что это резонно, логично, здраво и необходимо. Но теперь, когда я смотрю, как мои дочери бегают вокруг кучки золы — того, что осталось от двух совершенно невинных растений, которые я, тем не менее, уничтожила, — я прихожу к мысли, что это был совершенно безумный поступок. Доктор, я ушла от первого мужа к другому мужчине, за которого вышла замуж, а спустя десять лет я сожгла будлею и ладанник. Это как-нибудь лечится, вы мне не выпишете рецепт?
Я знаю, что я сама в здравом уме. Я просто хочу сказать, что совершенно нейтральный и незначительный поступок — поступок, от которого никому не было и не будет плохо, — сегодня может казаться вполне разумным, а завтра — вполне сумасшедшим.
Мари споткнулась и упала прямо в кучу золы, и поскольку Оливера дома нет, мне придется спуститься во двор и помочь ей отряхнуться. Во всяком случае, все это вполне разумно.
ОЛИВЕР: Моим первым соседским долгом — нет, скорее попыткой унять экзистенциальную панику — был визит в дом № 55. Окна по-прежнему тяжко больны глаукомой, и араукария у входа все еще тычется
100
какашка дофина (фр.), иными словами — цвета детской неожиданности.
Как это часто бывает, когда после долгого перерыва ты приезжаешь туда, где прошло твое детство, все кажется маленьким, меньше, чем ты запомнил, — так и миссис Дайер оказалась гораздо миниатюрнее, чем я ее помню. На свет выступила всего лишь согбенная старушка — склоненная голова и искривленные ноги, туго затянутые в бинты. Дабы облегчить момент встречи старых знакомых, я прямо с порога упал на колени, как в тот день, когда я предлагал ей руку и сердце. Но даже при этом моя голова оказалась на уровне ее плеч. Я назвал себя, но, похоже — увы, — она не уловила смысл сказанного. Ее глаза были такими же мутными, как и окна, которые слепо таращились на меня. Я принялся вспоминать всякие случаи, которые она могла бы запомнить, выложил перед ней весь арсенал своих лучших шуток в надежде вызвать если уж не узнавание, то хотя бы любопытство. Но, кажется, мои шутки были не в ее вкусе. На самом деле, она смотрела на меня как на какого-то малахольного. Ну, хорошо уже то, что в ней еще было хоть что-то живое. Я поднялся с колен и сказал «до свидания».
— Одиннадцать двадцать пять, — сказала она.
Я посмотрел на часы. Она ошиблась на несколько часов, к несчастью. Хотя, рассуждал я про себя, может быть, такова природа времени: чем меньше его остается, тем меньше тебя волнует его подсчет. Я решил не сообщать ей печальную новость, что солнце уже садится, но тут она повторила:
— Одиннадцать двадцать пять. Вы мне столько остались должны за газ.
После чего ушла в дом, захлопнув дверь у меня перед носом.
МАДАМ УАЙЕТТ: Стюарт говорит, что он рад, что вернулся в Англию.
Стюарт говорит, что прежняя дружба возобновилась.
Стюарт говорит, что Софи и Мари — очаровательные дети, и он чувствует себя почти крестным отцом.
Стюарт говорит, что попробует устроить Оливера на работу у себя в фирме.
Стюарт говорит, что он переживает за Джилиан, у которой, похоже, стресс.
Я, разумеется, верю далеко не всему из того, что он говорит.
Но это неважно, чему верю я. Важно, чему верит сам Стюарт.
СТЮАРТ: И вот что еще я думаю. Знаете такие аббревиатуры: ДЕП и МОП?
Нет? А вообще-то, следовало бы знать. ДЕП — это допустимый ежедневный прием. МОП — максимальный остаточный предел. МОП относится к допустимому количеству пестицидов, содержащихся в пищевых продуктах. ДЕП относится к количеству пестицидов, которые мы можем абсорбировать в организме без вреда для себя. Обе эти величины измеряются в мг/кг, то есть в миллиграммах на килограмм. В ДЕП имеется в виду килограмм веса тела.
И вот что я думаю. Когда люди живут вместе, некоторые из этих людей вырабатывают некий эмоциональный эквивалент пестицидов, вредных для окружающих. Например, предубеждения и предрассудки, которые постепенно просачиваются в организм тех, кто рядом, и потихонечку их отравляют. Так что я рассматриваю человеческие отношения, в парах и семьях, с точки зрения уровня пестицидов. Какой у него, интересно, МОП, думаюяпро себя, уэтого парня, который вечно всем недоволен и относится к людям так, как будто каждый — его личный враг? Или: если прожить с этой женщиной хотя бы три дня, какой, интересно, у тебя будет ДЕП? И как быть с детьми? Потому что, когда дело касается поглощения ядов и вредных веществ, дети более восприимчивы и уязвимы, нежели взрослые.