Любовь и так далее
Шрифт:
— Стюарт, — сказала я. В том смысле, что он же не какой-нибудь старый фундаменталист с бородой. Это мы. Здесь и сейчас.
— Я твой муж, — повторил он. — Может быть, ты любовница Оливера, но ты — моя жена.
Потом продолжил свои телодвижения.
Жуть какая-то, правда?
ОЛИВЕР: План А (прошу прощения, что впадаю в стюартность). Жениться на миссис Дайер. Сменить фамилию на Дайер. Беречь ее и поддерживать, как тот зрелый плод — в ладони, пока ее черенок мягко не отделится от ветки. Жить через дорогу от вновь поженившихся — по второму разу — Хыозов. Попытаться не досаждать им своим присутствием. Благородное самоуничижение, достойное Ронсевальского ущелья. Достославная обратимость — помните, как я любил это слово?
Посадить новую араукарию. Ускорить ее рост — пусть она закроет собой внешний мир до того, как пробьет мой мушмульный час.
СТЮАРТ: Ты знакомишься с девушкой, узнаешь ее поближе,
Вы, может быть, скажете, что теперешняя ситуация не подпадает под категорию «как правило». Да, наверное, так и есть.
ДЖИЛИАН. Я не одобряю аборты. То есть, конечно, есть разные обстоятельства и ситуации, но в общем и целом я не одобряю аборты. Я не оспариваю право женщины выбирать, что ей делать, — в данном случае я оспариваю ее мудрость. Это очень серьезное дело — родить ребенка, но не рожать — это еще серьезнее. Я знаю все доводы, да, но лично мне кажется, что решение принимается вне всяких доводов. Как и решение о любви или о вере.
Так что, если все будет в порядке — а я уже, скажем так, почти в критическом возрасте, — у меня будет ребенок от Стюарта. Однако начало этого предложения почему-то никак не согласуется с его окончанием.
И даже если сейчас по-быстрому переспать с Оливером и сказать, что это его ребенок, — это не будет решением проблемы.
Может, сказать ему, что у меня есть любовник, которого он не знает? Что я завела любовника, потому что наша с ним половая жизнь свелась на нет? Но я работаю дома, и Оливер тоже часто бывает дома. Он знает, чем я занимаюсь. Мое время расписано.
Разумеется, он догадается. И я не стану отрицать.
ОЛИВЕР: План В. Оливье из Ронсевальского ущелья, я думаю, не впадал в самоуничижение. Честь движет мною. Труби, мощный рог. Вперед, на битву! Крушить необрезанных! (Вопрос, нерассмотренный ранее. Странно, что вы его не подняли во время недавнего «часа допросов». Стюарт — он сохранил свой божественный нимб, свою пухлявую крайнюю плоть, или нет? Роялист или пуританин — как вы думаете? Кстати, без всяких расовых или религиозных намеков. Просто такой вопрос: когда нашего малыша-Стю извлекли из инкубатора и выпустили в большой мир, повстречался ему на пути или нет кто-то из этих евангелистов в белом плаще и с сучкорезной машинкой? [Что? Moi? [178] Как я всегда говорю, вы упустили свой шанс. Хотя, если хотите — а Оливеру в последнее время так triste-льно [179] не хватает средств, — мы можем встретиться потом, и я вам покажу. За умеренную плату. ]) Итак — вперед, на битву? Сразимся за то, что мое по праву, по чести и обоюдной клятве. Добивайся, и победишь опять. Вперед — на защиту своего рода. А вы как думаете?
178
Я (фр.).
179
От triste — грустный, печальный; унылый, скучный; жалкий, плачевный (фр.).
СТЮАРТ: Что я там говорил, когда рассказывал о своих желаниях?
Я сказал: «Теперь я знаю, чего я хочу, и не трачу зря время на то, чего не хочу». Вроде бы все четко и ясно. И чаще всего именно так и бывает. Во всяком случае, было раньше. Но только, как я теперь понимаю, когда речь идет о простых вещах, о вещах неважных. Ты чего-то хочешь — ты это получаешь. Или не получаешь.
Когда же дело касается важных вещей… вполне вероятно, что ты получишь, чего хотел, но на этом история не кончается. Теперь возникают другие вопросы. Помните, что мне ответил Оливер, когда я его спросил, какая у него цель в жизни? Нобелевская премия, он сказал. По-моему — и я думаю, вы со мной согласитесь, — у него больше шансов выиграть в лотерею тройное продление кредита. Но представьте — просто представьте, — что он все-таки получил эту премию. Думаете, это решит все его проблемы и он после этого будет жить долго и счастливо? Мне так не кажется. Вы, может быть, скажете, что так проще — только хотеть и никогда не получить. Но, поверьте мне, это очень больно, когда ты хочешь и не получаешь.
Или я просто уклоняюсь от прямого ответа? Мы говорим о том, чего я хочу, а я даже ни разу не упомянул Джилиан.
СОФИ: Стюарт — мой папа, а папа — папа Мари, вот одна из причин, почему папа впадает в унылость (мы еще не нашли подходящее «взрослое» слово).
Тогда, может быть, папе с мамой надо завести еще одного ребенка? Чтобы было два к одному?
По-моему, замечательная идея. Гениальная идея. А вы как думаете?
ДЖИЛИАН: Ничего у меня не вышло. Вот — правда. Тогда, десять лет назад, я устроила спектакль, который, как я надеялась, поможет Стюарту освободиться. Но, похоже, что он произвел прямо противоположный эффект. Я надеялась, что он увидит, что моя жизнь с Оливером сложилась не самым завидным образом, и ему будет легче меня забыть. Вы знаете, что когда он только-только уехал в Америку, он слал мне огромные букеты цветов? Анонимно. Я обратилась в компанию по доставке, сочинила какую-то историю, что кто-то упорно меня преследует, вполне вероятно, маньяк, и они подтвердили, что заказы идут из Вашингтона. Излишне, наверное, упоминать, что Стюарт был единственным из моих знакомых, кто в тот момент жил в Вашингтоне. И Оливер явно все знал. Просто мы никогда это не обсуждали. Потом мы переехали во Францию, но он и там нас нашел. И я устроила ту сцену на улице — я знала, что Стюарт все увидит. Но я просчиталась, потому что, увидев этот спектакль, Стюарт, должно быть, решил, что меня надо спасать. А я все эти годы была уверена, что с ним все в порядке, что он забыл обо мне, что у него теперь своя жизнь.
Я часто думаю: а если бы он узнал правду — что мы с Оливером счастливы, — а тогда мы действительно были счастливы, — может быть, именно это ему бы и помогло? Может быть, его жизнь сложилась бы совсем по-другому? Может быть, он бы уже никогда не вернулся? А вы как думаете?
ОЛИВЕР: План С. Что там говорила доктор Робб? Да — что это нормальное и естественное состояние для депрессии: когда ты уверен, что лучше тебе не станет. Да, я согласен, хотя я бы выразился по-другому. В университете у меня был знакомый, молодой доктор, который только-только получил диплом. Однажды вечером мы с ним напились в баре, и он впал в уныние. В тот день старший хирург попросил его — теперь, когда он стал настоящим врачом, — сообщить очень плохие новости семье пациента с конечной стадией рака. Мой приятель раньше не сталкивался с необходимостью передавать такие горестные известия и в дипломатии был неискусен; и все же, насколько я понял, он проявил себя как подлинный сэр Генри Уоттон, [180] когда сообщил убитой горем семье, что их дорогой муженек, папа и дедушка скоро отправится к праотцам. Я спросил у него, что именно он им сказал, слово в слово, и я навсегда запомнил его ответ:
180
Английский поэт, архитектор и дипломат, жил в XVII веке.
— Я им сказал, что лучше ему не станет.
Такой молодой и, тем не менее, такой мудрый! А кому-то из нас, вообще, станет лучше? Уж точно — не в философском смысле. И не в том смысле, который вкладывают в это «ребята, строящие догадки». Ощущение, что лучше тебе не станет, — действительно нормальная составляющая депрессии, но только — какая? Доктор Робб считает, что это симптом, а для Оливера это причина. Никому из нас лучше не станет, так зачем посылать за границу честных послов-докторов, чтобы они проникновенно лгали во благо своей державы? План С очень простой. Он заключается в том, чтобы принимать все таким, какое оно есть. Мы все в одной лодке, только одни не боятся признать, что в днище у нас пробоина, а другие, не желая признать очевидное, отчаянно налегают на весла, пока уключины не начинают дымиться.
Вот такое затасканное клише. Которое становится только хуже от того, что ты пытаешься вдохнуть в него жизнь. Какой позор. Как тебе не стыдно, Олли, лапушка. Но — в плане самозащиты — очень даже подходящее сравнение. Что есть наша жизнь, как не заранее обреченная на неудачу попытка вдохнуть жизнь в клише?
Да, это план С.
План А, план В и план С: что бы вы выбрали?
СТЮАРТ: Когда я говорил о том, что «все гораздо сложнее», я имел в виду следующее. Все эти годы, пока меня не было, я повсюду носил с собой Джил — в буквальном смысле слова, если принять во внимание ту фотографию, на которой все, кажется, помешались, — итак, Джил всегда оставалась со мной, но это была та Джил, которую я знал раньше, та, в которую я когда-то влюбился. Это нормально, правда? А когда я вернулся, я сказал себе: она ни капельки не изменилась. Я имею в виду: у нее теперь дети, и она сменила прическу, и немного поправилась, и гардероб у нее поменялся, я не помню ни одной вещи из тех, которые она носит теперь, и живет она хуже, чем раньше, но для меня она осталась прежней. Но это — для меня. А на самом деле? Может, мне просто не хочется признавать, что за годы жизни с Оливером она все-таки изменилась. Заразилась его принципами и мыслями, его второсортными мнениями. Как я уже говорил, речь идет о ДЕП и МОП. Значит, было бы неправильно думать, что теперешняя Джилиан — та же самая женщина, в которую я в свое время влюбился? В конце концов, за прошедшие годы я сам изменился. И вы, кстати, тоже, как я уже отмечал при встрече.