Любовь к далекой: поэзия, проза, письма, воспоминания

Гофман Виктор Викторович

VIII. МЕЖ ЛЕСПЕСТКОВ

Ты помнишь наши встречи летом Меж лепестков, меж лепестков? Где трепетал, пронизан светом, Кудряволиственный покров? Ты помнишь, раздвигая травы, Мы опускались у куста? И были взоры так лукавы, И так застенчивы уста. К стволу развесистого дуба Затылком приклонялась ты, И жадно я впивался в губы — Две влажно-алые черты. Я обвивал руками шею И локти клал тебе на грудь. И называл тебя моею, И всю тебя хотел втянуть… Дрожали лепестки смущенно В волнах вечернего огня… …………………………… Зеленоглазая мадонна, Еще ты

помнишь ли меня?

IX. МИМОЗА

Мы будем близки. Я в том уверен. Я этой грёзой так дорожу. Восторг предчувствий – о, он безмерен. Я суеверен. Я весь дрожу. Мимозой строгой она родилась, Безгласна к просьбам и ко всему. И вдруг так чудно переменилась И приоткрылась мне одному. Она мимоза. Она прекрасна. Мне жаль вас, птицы! И вас, лучи! Вы ей не нужны. Мольбы – напрасны. О, ветер страстный, о, замолчи. Я лишь счастливый! Я в том уверен. Я этой грёзой так дорожу. Восторг предчувствий – о, он безмерен. Я суеверен. Я весь дрожу.

X. НАМЕКИ ЧУВСТВ

1.

Таишь ли думы иль веселье, Иль порывания к борьбе — Все с полудикою газелью Есть что-то схожее в тебе. Царит в твоих движеньях — ровность. В глазах – мерцающая тишь. Но я боюсь, что то условность И что иное ты таишь. Полна ты тайн и обаянья — О, верно, уж познала ты, И своевольные желанья, И одичалые мечты…

2.

Мой взор в твоем нежданно встретил И одичалость, и порыв, — В тебе лукаво я подметил Страстей томительный прилив. Теперь лишь понял я, как скучен Тебе твой путь в долинной мгле, Как легкокрылый дух измучен, Своей покорностью земле. Как ты мечтаешь и дичишься, И недоверчиво молчишь, Как ты изнеженно томишься, Уйдя в мучительную тишь…

3.

Я знаю, взор твой ярко-черный; Сквозь сеть отточенных ресниц, Уже не раз блистал задорно Огнем презрительных зарниц. Тебя наверно тянет в горы Неодолимая тоска, Где все громады, да просторы, Где горы вторглись в облака, Где ветры правят новоселье, В веселье диком и борьбе — Недаром с быстрою газелью Есть что-то схожее в тебе…

XI. В ДУШНЫХ ГРЕЗАХ

То в упоительных напевах, То в душных грезах по ночам. Мечтаю я о юных девах — И нет конца моим мечтам. Как эти девы чернооки! Как тонки выгибы их спин! Я сладострастный, я жестокий, Я их капризный властелин. Люблю я царственные игры, Мои причуды — мой закон. Забавы кошки или тигра — Я в вас мучительно влюблен! То повелитель я жестокий, То ему ног неверных дев Всем, кто стройны и чернооки, Шлю свой изнеженный напев.

XII. КРИК АЛЬБАТРОСА

К. Бальмонту

О, мой брат! О, мой брат! О, мой царственный брат! Белокрылый, как я, альбатрос. Слышишь, чайки кричат. Воздух тьмою объят, Пересветом удушливых гроз. Это – вихрь! Это – вихрь! О, как ждал я его! И свободе, и вихрям я рад. Эти бури над морем – моё торжество. О, мой брат! О, мой царственный брат! О,

я молод ещё, и ты знаешь, я смел! О, я смел! Я, как ты, альбатрос! Я недаром так долго над морем летел, И ни разу не пал на утёс. Я с завистливым грифом уж бился не раз. О, косматый, нахмуренный гриф, Скоро вырву я твой огнеблещущий глаз, Глубоко его клювом пронзив. О, я смел! Я недавно орла одолел, В исступлённом, жестоком бою. Как я злобой кипел! Как я бился, хрипел, Вырывая добычу свою. Всем ухваткам меня, о мой брат, научи. Этим схваткам жестоким я рад. Но смотри… закровавились в небе лучи, И косматые тучи висят. Это – бури торжественно-медленный ход. Это – буря в порфире своей… Во главе шлемоблещущих ратей идёт Венценосная буря морей. Резко чайки кричат. Воздух тьмою объят. Пересветом удушливых гроз… О, мой брат! О, мой брат! О, мой царственный брат! Как я счастлив, что я альбатрос!

IV. В ГОРОДЕ (1903-1904)

I. СМЕХ

На тонких ветках кудрявый иней, Как серебристо-пушистый мех. И туч просветы лучисто-сини. На ветках иней. На сердце – смех! Как две снежинки, сомкнувшись крепко, Неслись мы долго среди пространств. Была ты робкой, была ты цепкой. Я – в упоенье непостоянств… Летят снежинки, покорно тая, И оседая на острия. Иду. Встречаю. И забываю. Всё мимолётно, и вечен я! Встречаю женщин. Зовут улыбки. И нежен профиль склонённых лиц. И снег мелькает – он мягкий, липкий, Он запушает концы ресниц. На тонких ветках кудрявый иней, Как серебристо-пушистый мех. И туч просветы лучисто-сини. На ветках иней. На сердце – смех!

II. ПРЕЖДЕ И ТЕПЕРЬ

Нам прежде казалось желанной Наша близость и ласковость встреч. Теперь все так смутно, так странно. Ничего не могли мы сберечь. Мы встретились там где распутство, И продажность и жажда любить, Где яркость и шум многолюдства, — Где нам тоже хотелось побыть. В рядах убегающе-ровных Фонари прорезали туман. На лицах худых и бескровных Оскорбляло бесстыдство румян… И вдруг эта робость походки И смущенная нежность лица. И вид удивленный и кроткий, И в ушах два большие кольца… Я верил тогда, что я молод И быть тоже счастливым могу… Был ветер и режущий холод. Проходившие были в снегу.

III. БЕЗНАДЕЖНОСТЬ

Снег серебристый, душистый, пушистый. Санок искрящийся бег. Серое небо пустынно и мглисто. Падает медленный снег. Весь изнемогший, как люди продрогший, Месяц томится вверху. Снег, на губах от дыханья намокший, Тает в пушистом меху… Мрак и ненастье. И безучастье. В грудь безнадёжность впилась. – Хочется счастья. Как же без счастья? Надо ведь счастья хоть раз… Встретился кто-то. Прошёл озабочен: Встретился кто-то в снегу. Ветер и холодно. Холодно. Очень. Месяц в туманном кругу… Ряд фонарей убегающий ровно. Всепроницающий мрак. – Губы отверженных женщин бескровны, И неуверен их шаг. Снег и ненастье. И безучастье. В грудь безнадёжность впилась. Хочется счастья. Как же без счастья? Надо ведь счастья хоть раз.