Любовь… любовь?
Шрифт:
Парень, которого зовут Фредом, ухмыляется.
— Ну, такими ударами ты не скоро отправишь меня домой к мамочке, Уилли, — говорит он.
— А! — невозмутимо бросает Уилли. — Вся соль не в том, как играть, а в том, чтобы получать от этого удовольствие. Я вот получаю больше удовольствия, чем ты, потому что ты играешь, чтобы выиграть, а мне интересно и так.
Я расстегиваю плащ, закуриваю и сажусь — жду, когда они кончат. Этот малый, Фред, вчистую обыгрывает Уилли, и тот ставит кий на место, улыбается и подмигивает мне.
— Порядок. Теперь пойдем выпьем. Пойдешь с нами, Фред?
Фред отказывается — он хочет сыграть еще
— Послушай, Уилли, когда у тебя дела с девушкой, ну, понимаешь, когда они идут уже на полный ход, где ты достаешь свои принадлежности?
— Ого! — говорит Уилли. — Так вот оно что! Тебе это понадобилось?
С Уилли надо говорить напрямик, и я выпаливаю:
— Ну да, у меня есть девушка, и у нас с ней все на мази, только я не хочу рисковать.
— А может, возьмешь меня в долю? — спрашивает Уилли. — Расходы пополам.
— Она не шлюха, Уилли. Просто она любит меня. Мы с ней уже давно встречаемся.
— А как ее зовут? Я ее знаю?
— Нет. Она не в нашем районе живет… Понимаешь, мне только бы достать эту штуку, и у меня будет полный порядок.
— Везет тебе, — говорит Уилли.
— А ты где это достаешь? Есть у тебя при себе?
— Признаться, я сам сейчас сижу на мели. Ну, да ты можешь купить. Пойди в аптеку и спроси.
— В какую аптеку?
— Да в любую. А разве твой парикмахер не держит их для своих клиентов?
— Я не знаю.
— Почти все они это делают.
— Наш-то парикмахер, видишь ли, друг-приятель моего Старика.
— Да мало ли где можно достать.
— А представь, зайдешь в аптеку, и продавец там — девушка?
— Ну и что? Она не хуже других знает, для чего это предназначается.
— Я не смогу спросить это у девушки, Уилли. Мне будет стыдно. — Я глотаю пиво. — Послушай, Уилли, может, купишь для меня? Денег я тебе дам.
— А сам-то ты почему не можешь? Придется же тебе когда-нибудь самому.
— Мне кажется, я не смогу, Уилли. Я буду бояться, что они станут спрашивать, сколько мне лет или еще что-нибудь.
— Ну и пусть, ты совершеннолетний.
— Ну да, но мне будет стыдно.
— А, чепуха все это!
Я вижу, что он увиливает, и у меня закрадывается подозрение, не заливал ли он всегда малость.
— Кто была эта девчонка — первая, с которой ты гулял, Уилли?
— Да так, одна чувиха.
— А когда последний раз это у тебя было?
— На прошлой неделе.
— Но только в твоем разгоряченном мозгу, верно, Уилли?
— А какое твое собачье дело? — говорит Уилли.
Я ухмыляюсь во весь рот и протягиваю руку к пустой Уиллиной кружке.
— Не сердись, давай выпьем еще.
— Ты что-нибудь достал?.. Ну, ты понимаешь… — спрашивает она.
— Нет. В субботу я был в городе, но так и не решился зайти в аптеку и спросить.
— Тогда нам… Пожалуй, тогда нам не следует заходить слишком далеко, правда?
— Нет, мы не будем заходить слишком далеко.
Я подталкиваю ее на мой плащ, расстеленный на земле, целую ее, прижимаюсь к ней всем телом, и… Какой же я кретин несчастный! — думаю я. Вот здесь наконец-то все к моим услугам,
А потом опять все, как всегда, как было прежде, и мне кажется, что на этот раз я уже покончил с этим навеки, даже ни на одну женщину больше не взгляну. Вот в такие минуты, только в такие минуты, когда все как-то проясняется у меня в голове, я чувствую себя так, словно меня выпустили на волю из тюрьмы, и впереди — простор и столько всяких замечательных вещей, и ничто уже не мешает этим пользоваться, не зудит тебя, как прежде, когда, что ты ни делаешь — читаешь ли книгу, слушаешь ли музыку, сидишь ли в кино, — мысль о какой-то девчонке ни на секунду не оставляет тебя в покое, и ты только и думаешь о ней и о том, что тебе хочется ее касаться и чтобы она касалась тебя. Однако для того, чтобы совсем, полностью освободиться от этого наваждения, я должен быть далеко от нее, потому что, пока я здесь, я не могу не чувствовать себя последним подонком из-за того, что так обхожусь с ней. Мне кажется, что люди порой ведут себя совсем как животные, как бродячие псы, которые занимаются своим делом прямо на улице и плевать хотят на то, что мимо них взад и вперед снует народ. Только животные куда разумнее: покончив с этим, они просто расходятся в разные стороны, а людям непременно нужно еще поговорить. А мне не хочется ни о чем говорить с Ингрид, мне хочется встать и уйти и чувствовать себя свободным. Я не хочу торчать здесь, и слушать ее глупую трескотню, и говорить «да» и «нет» и «я думаю так» да «я думаю этак», в то время как я не думаю ничего, кроме того, что мне хочется убраться куда-нибудь подальше, где бы я мог почувствовать себя свободным и от нее и от всех женщин на свете и никогда больше не пожелать ни одной из них. Только вот какая штука — я ведь вовсе не хочу совсем никогда не желать женщин, я только не хочу, чтобы это было вот так. Может же быть и по-другому, и с той, единственной, девушкой, о которой я всегда мечтал, это и будет по-другому, и мне захочется остаться возле нее, и разговаривать с ней, и шутить, и смеяться, и, быть может, даже касаться ее — только бережно, нежно. И когда я об этом думаю, у меня щемит сердце, и я со страхом спрашиваю себя, встречу ли я такую девушку когда-нибудь.
Я сажусь и оглядываюсь по сторонам. Смотрю на травянистый склон холма, и на белеющую внизу тропинку, и на край открытой эстрады, чуть проглядывающей в просвете между деревьями, и внезапно такое острое чувство одиночества охватывает меня, что я пугаюсь и говорю первое, что подворачивается на язык:
— Что-то прохладно становится. Как тебе кажется?
Она все еще лежит на плаще, и меня удивляет, почему она так молчалива, в то время как обычно у нее наготове целая куча новостей.
— Может, погуляем немного? — Мне хочется двигаться. Я просто не в силах больше торчать здесь.
Она не отвечает и лежит, полуотвернувшись от меня.
— Тебе не плохо? — спрашиваю я ее, напрасно прождав ответа.
Она бормочет что-то, и я с трудом разбираю:
— Нет!
— Пошли погуляем. Я продрог.
Она опять бормочет что-то, я не могу разобрать что и говорю:
— Что ты сказала?
— Мне кажется, у меня не все в порядке, Вик, — говорит она.
На этот раз я слышу, что она сказала, отлично слышу. Сердце у меня проваливается куда-то, и от страха все начинает как-то противно дрожать внутри — словно там большая летучая мышь хлопает крыльями.