Любовь - моя защита
Шрифт:
— Не могу. Мой отец умер, а у матери болезнь Альцгеймера.
У нее расширились глаза.
— Мне жаль. Я не…
— Все хорошо. Я привык к этому. Кроме того, моя мать истинная леди, даже если она давно не помнит, кто я.
— Если вы будете таким, я откажусь от дивана. Ямочки возвратились. — Мне действительно жаль ваших родителей.
— Я едва помню своего отца. Его не стало, когда мне было пять лет. — Зак не знал, зачем он рассказывает ей об этом, разве что чувствовал потребность говорить об этом вслух. —
— Ваш отец погиб на войне?
Зак кивнул.
— Ему было двадцать шесть лет, он был любовью всей жизни моей матери. — И больнее всего то, что его мать уже больше не могла вспомнить мужчину, за которого когда-то вышла замуж. — Обычно раньше она все время говорила о нем.
Натали осталась стоять там, где была, крепче сжимая полотенце.
— Вы похожи на него?
— Фактически да. — Он послал ей безрассудную усмешку. — Я красивый парень.
Она покачала головой, и Зак перестал улыбаться. Когда они оба замолчали, он пожалел, что она не надела лифчик. Он никак не мог отвести взгляд от ее грудей.
— Вы росли в этом районе? — спросила она.
Он сосредоточился на ее лице, на ее глазах.
— Нет.
— Значит, вы не из племени, живущего в Керд'Ален?
Ее вопрос удивил его. Он не ожидал, что она точно определит его индейское происхождение.
— Я лишь частично сиу, — разъяснил он.
— В самом деле? — Она казалась заинтригованной. — Вы воспитывались в резервации?
— Нет. — Зак ощутил, что беседа пошла в неприятном ему направлении. — Я больше белый, чем индеец.
Она бросила любопытный взгляд на его смуглую кожу.
— Вам не хочется быть коренным американцем?
— Я не это имел в виду. — Он задал себе вопрос: что, черт возьми, он делает, стоя босиком на лужайке Натали и обсуждая свое происхождение? — Я живу и работаю в мире белых. Это то, что мне знакомо.
Локон упал ей на щеку. Холодало. Солнце было уже не таким горячим.
— Звучит так, будто вам этого не хочется.
Он не хотел выдавать свои чувства и симулировал безразличие.
— Белые ожидают от тебя, что ты будешь вести себя определенным образом, а индейцы — что будешь вести себя другим образом. Все, что я могу, это быть собой.
Но Натали не собиралась на этом заканчивать свои расспросы.
— У вас есть родственники в резервации?
— Да, в Пайн-Ридж. Но мне было пять лет, когда я видел их последний раз.
— Тогда, когда погиб ваш отец?
Зак кивнул. Он посылал ежемесячный чек в благотворительную организацию племени сиу, но это не меняло его отношений с семьей отца.
Следующий вопрос заставил его вздрогнуть.
— Не там ли было восстание? В резервации Пайн-Ридж?
Он выругался про себя. Натали только что вытащила на свет его худший кошмар.
— Вы подразумеваете осаду Ваундед-Ни?
— Вот именно. О боже мой! Вы были тогда инспектором? Вы были там?
Его живот сжался.
— Мне было всего девять лет.
— О! — Ее щеки вспыхнули. — Я не предполагала, что с тех пор прошло так много времени. Я думала, что это случилось в восьмидесятых.
— Это был 1973 год.
В тот год несколько сот индейцев во главе с Организацией гражданских прав племени сиу и Американское индейское движение заняли Ваундед-Ни.
Люди имели оружие, но главным их оружием были гордость и обида. В тот год дядя Зака, сотрудник Центра, белый, которому Зак был предан и которым восхищался, вместе с другими федеральными офицерами присоединился к силам, противостоящим индейцам.
Она шагнула к нему.
— Вы когда-нибудь думали о переезде в резервацию? О возможности узнать своих родственников получше?
— Была такая мысль. — Но он боялся, что родственники не примут его. Участие его дяди в осаде Ваундед-Ни всегда было в памяти, преследуя его в юности, заставляя чувствовать себя виноватым перед своими соплеменниками.
— Я думаю, будет правильно предположить, что ваша индейская кровь со стороны вашего отца?
— Да. Это правильное предположение.
Она печально вздохнула.
— А я даже не знаю, кто мой отец. — Натали рассеянно опустилась на колени, чтобы выдернуть сорняк, который пропустила. — Для меня это не так уж важно. Насмотрелась я на тех, кого моя мать приводила домой! Наверняка и мой отец такой же!
Когда она поднялась, Зак заметил в ее глазах тоску — тоску одинокого человека. Натали ни с кем из своей прежней жизни не контактировала. Хотя свидетелям Программы не разрешалось никому сообщать об их местонахождении, Центр все-таки отправлял написанные ими письма, устраивал разговоры по телефону с родственниками. Натали от всего этого отказалась.
И Зак не мог обвинять ее в этом.
— Когда вы в последний раз видели вашу мать?
— Когда мне исполнилось восемнадцать лет. Не было никакого смысла поддерживать с ней какие-либо отношения. Она никогда не жаждала, чтобы я была рядом. — Мягкий бриз распушил волосы Натали, разбросав золотые пряди вокруг ее лица. — А где ваша мать — в частном санатории?
— Да. — Он знал, что не должен делиться личной информацией о себе, но было уже слишком поздно брать слова назад. — Это хороший санаторий. Мы выбрали его вместе с ней. Как только врачи поставили диагноз, мы стали планировать ее жизнь на будущее.