Любовь моя
Шрифт:
— Зрелым читателям самоценно не само событие, а человек в нем, ему важна «история его души». Изображая сложность и многогранность своего персонажа, автор может убойной силы отрицательного героя, злодея, представить талантливым, обаятельным, просто обворожительным. Отрицательные герои — яркие, «мясистые», но токсичные. «Какой мерзавец!» — со злым восхищением говорят читатели. А положительные персонажи более плоские, меньше цепляют, зато больше радуют.
А некоторым нравятся исторические отсылки на тот или иной год, достоверность и проблематика того времени. Есть же
— У животных нет прошлого, нет истории, — хмыкнула Инна. Ее опять покоробило Анино вмешательство в их с Леной разговор и ей захотелось сбить ее с толку.
— Помню, нас учили в школе, что нужна временная дистанция, чтобы понять и осознать настоящее, что всё правильно видится на расстоянии.
— В этом и состоит трудность авторов, пишущих о современниках. Но они берут на себя ответственность не искажать действительность, — серьезно отреагировала Инна на Анину фразу.
— Все мы воспринимаем действительность в той или иной степени искаженную нами самими. И все же она есть реальность, — заметила Аня.
— Я меньше всего хотела бы не верить писателям. Они опираются на факты. Документы прошлого фрагментарны и писатели их соединяют, составляя общую картину. Еще Пушкин писал, что история принадлежит поэтам, — сказала Жанна.
— История — последовательность прогнозируемых и непрогнозируемых событий. Она принадлежит историкам, — насмешливо заметила Инна и добавила уже совершенно серьезно:
— И в конечном итоге всем людям. «Кто же нас по Имени назовет, если мы сами себя знать не будем?»
— Все авторы опираются на факты, хоть и в разной степени. По ходу нашей беседы мне пришел на память пример: Толстому в упрек ставили что-то порядка семидесяти исторических ошибок и неточностей в его романе «Война и мир». Но от этого его произведение не стало менее великим, — сказала Аня. — Гениям многое прощается. Не было у Толстого консультантов, которые могли бы защитить его от исторических погрешностей. Он единолично работал.
— Ученые составляют общую панораму событий, а писателей интересуют люди в предлагаемых обстоятельствах. Историкам — факты, писателям — образы, эмоции. Есть историческая наука, а есть литература. У них разные задачи и методы, — заметила Лена.
— Настоящая история — это история личностей, — «солидно» заметила Аня. — Кстати, в школе нас учили, что христианская идея является сердцевиной творчества наших классиков девятнадцатого века, которыми нас пичкали — и не напрасно! — с пеленок.
— Подразумевай — нравственная идея. В то время они приравнивались, — сказала Жанна.
— А теперь ножницы образовались. Даже наше подростковое прочтение классики и современное — как два полюса. Но причина здесь другая, нет давления советской идеологии. Да и время сейчас такое: многое в морально-этическом плане обесценено или потеряло свой первоначальный истинный смысл. — Инна будто попыталась кого-то оправдать. Но тут же
— В Рите нет ничего от ретрограда?
— Ты о религии или ещё о чем? Церковь как произведение искусства она одобряет, — ответила ей Лена. — Говоря казенным языком некоторых критиков, ее творчество входит в непримиримое противоречие только с безнравственной культурой. Но связывать идею развития и укрепления национального самосознания в России исключительно с одним только православием считает глубочайшим заблуждением.
И опять Инне в словах подруги почудилась ироническая интонация. Ей даже показалось, что она прозвучала неожиданно зло. «Устала. Пытается деликатно отвязаться от меня. Значит, я взяла неверную ноту», — подумала она и не решилась продолжать разговор в том же ключе. Но обидчивое удивление на лице все-таки изобразила.
— Вы с Ритой похожи в своей парадоксальной несхожести… (?) Интересный был бы тандем, — минуту-другую спустя, опять же в своей манере, только осторожно, закинула удочку Инна. — Но мне кажется, у вас нет больших семантических различий в языке.
— Этот твой вопрос типа такого: «На столе стоит бутылка, пепельница и книга. Что между ними общего?» — насмешливо сказала Жанна, чтобы позлить Инну.
— «Парадокс близнецов» вспомнила? — спросила ее Аня.
— В природе нет парадоксов. Это ошибка гениального Эйнштейна. Он раздвинул горизонты науки, показал, что есть абсолютно другая физика — релятивистская. А маленькие ошибки и недочеты — это нормально. Наука развивается и постепенно их исправляет. Парадоксы в головах людей. А наши с Ритой книги интонационно не схожи, — ответила Лена теперь уже конкретно Инне.
— О, эти неповторимые интонации! Именно они говорят о намерениях героев.
— И смысловая канва у нас разнится, и проникновение в сущность героев у каждой свое. К тому же Рита раньше и энергичнее заявила о себе, и продолжает набирать обороты. У нее подробные бытоописания, а у меня одни вопросы. И как всегда их больше, чем ответов. Я в основном налегаю на чувственную сторону, а Рита на эффектную канву и яркую художественную ткань произведения. У нее хорошо получается. Я не пишу иллюстративные вещи, иду от самого материала, а он уж показывает, куда вести и что транслировать читателю. Стоит начать, а дальше произведение как бы само себя осуществляет. Если накрывает вдохновение — рука еле успевает записывать. Пишу, пока не почувствую торможения мыслей. Моменты творения неуловимы и не предсказуемы по своей сути. Нахлынет и всё.
— Я иду… А Пикассо говорил: «Я не иду, я нахожу!»
— С Леонардо да Винчи не хочешь меня сравнить?
— Странная прихоть. Понятно. Как всегда иронизируешь, издеваешься над собой? Тебе надо чаще себе говорить: «Можно я не буду слишком скромной?» — Инна рассмеялась. — Да Винчи тут ни причем. Не на него я нацелилась. Я воображаю, что твоя душа перекликается с душою Лермонтова, что ты с ним на одной волне.
— Спасибо. Мне до него, как до звезды. Не подлежит сомнению, что место рядом с ним до сих пор вакантное.