Любовь на фоне беспредела

Панченко Юлия Анатольевна

Ни-че-го. Пропала жажда к всеобъемлющей справедливости, исчезла тяга к мести. Если раньше, услышав об изнасиловании или убийстве, мне хотелось найти виновных и обязательно – непременно наказать, то теперь такого желания и близко не возникало.

Может, чувствуй я во время переворота то, что чувствовала тогда, в те безликие, похожие как близнецы, осенние дни, поступила бы немного иначе или вообще ничего не стала бы затевать.

Причиной всему была душевная боль. Она не забылась и не исчезла, она меня практически сожрала, выпотрошила. Я никогда не думала, что могу так мучиться, так остро страдать от того, что любовь моя оказалась не нужна.

Как бы я не храбрилась, как бы не забивала сознание всякой ерундой, от себя было не скрыться. И, бродя по кромке воды, кутаясь в плед или вязаную кофту, я переживала свою обиду снова и снова.

Ненавидела себя за то, что люблю. До сих пор продолжаю любить его образ, ибо смылись черты из сознания, а ощущения – нет. Само осознание того, что я могу чувствовать так глубоко, удивляло, и в то же время угнетало. Я не понимала, как буду жить дальше. А еще я ругала себя за глупые поступки. Один из которых останется со мной навечно. Однажды я пошла в салон и попросила освежить шрам, оставленный в подарок. И обработать чем-то, что сделает надпись не такой временной. Мне предложили тату и я согласилась. Да, я знаю. Дура.

В один из вечеров мы выбрались на прогулку позже обычного – солнце уже садилось, пуская по воде золотые разводы. Дул мягкий ветер: путался в волосах и приносил соленый запах морской воды.

Эрнесто убежал далеко вперед, а я шагала по песку в тонких мокасинах, и глазела на пенящуюся кромку воды, что мочила обувь. На плечах лежал клетчатый плед, от влажности кончики волос стали завиваться, я шагала не спеша и в очередной раз старалась не думать, но удавалось так себе.

Время неумолимо приближалось к тридцатилетию – еще несколько лет и бальзаковский рубеж, а я все еще одна. Без семьи. Без возлюбленного. Как перекати-поле. С болью на дне души и дурацкой татуировкой под грудью.

Вздохнула поглубже, медленно выдохнула, и постаралась быть оптимисткой.

В конце концов, тридцать – не конец света, а начало новой жизни. Да, решила я. Брошу курить, заведу кота - чтоб Эрнесто было не скучно, придумаю себе интересное хобби и будет мне счастье.

Мысленно улыбнулась и вскинула голову – куда убежал пушистик?

Эрнесто бегал вокруг мужчины, что шел мне навстречу. В белом пуловере и закатанных по щиколотку светло-синих джинсах, мужчина пытался погладить пса, но тот то и дело отскакивал. От увиденного улыбнулась: мы с незнакомцем были одеты как близнецы.

Я не спеша брела им навстречу и уже готовила слова извинения за поведение своей собаки, как что-то внутри напряглось. В движениях мужчины было что-то знакомое. Эта походка – широкий шаг военного, плавный поворот головы… Узнавание судорогой прошило мышцы.

Сердце пропустило удар, а потом пустилось вскачь. Не может быть. Этого просто не может быть! Ладошки вспотели, захотелось побежать, но я была благоразумна. Не спеша приблизилась, остановилась в шаге. Это в самом деле был Стас.

Он таки потрепал Эрнесто по лобастой башке, и улыбнулся мне – тепло, искренне.

Я напряженно стояла напротив, скрывая изумление, неверие и шок за полуулыбкой.

Стас потер руки, а потом сказал:

– Прохладно. Пригласишь в дом?

Я кивнула, и мы пошли к дому, срезав большую часть пути напрямую через пляж.

Стас оглядывался, пока я ставила чайник и заваривала чай.

– Отличный дом. Осталось еще что-то от бабушкиного наследства?

Я обернулась и успела увидеть в его глазах мелькнувшую улыбку.

– Ты даже не представляешь сколько. На три жизни хватит.

– У меня такая же проблема. Денег куча, а счастья почему-то все равно нет. Странно да?

В ответ я пожала плечами, подумав, что никакие деньги не заменят толпы мурашек, снующих по коже, когда я рядом с ним, а Стас продолжил:

– Я уже две недели наблюдаю за вашими с Эрнесто прогулками. Думал, может ты вышла замуж, но ты изо дня в день вышагивала в одиночестве, а окна дома оставались темными.

Его глаза смотрели пытливо, где-то на дне зрачка уже разгоралось знакомое мне адово пламя.

– Да, я одна, - скрестила руки на груди, оперлась об столешницу поясницей.

Поза была не столько враждебная к постороннему любопытству, сколько удерживающая меня на месте. Из последних сил я держалась, чтоб не кинуться Стасу на шею. Это было похоже на сумасшествие – так любить человека, с кем в общей сложности не провела и суток. Все во мне кричало, вопило, просило – прикоснись! Но, я стояла на месте и смотрела в его пылающие глаза.

– Как ты живешь? – спросил он, и отставил в сторону недопитый чай.

– Как видишь, - усмехнулась в свою очередь. – Размеренно, неторопливо.

– Счастливо? – улыбка стекла с его губ, и я увидела, как он неестественно бледен.

Как я могу быть счастлива, когда ты так бесконечно далеко! Мне хотелось заорать и вцепиться ему в волосы, но я этого не сделала. Пожала плечами и ответила лживо:

– Вполне.

Пришлось обхватить тебя покрепче, чтоб остаться на месте и не наделать глупостей. Не время было раскрываться и изливать душу, ведь я не знала, для чего он приехал, и как надолго здесь останется.

– Зачем ты приехал? – спросила, и сердце забилось сумасшедше.

Может, это был озноб от насквозь промокших ног, а может быть, я просто до чертиков боялась услышать ответ, который окончательно меня распнет.

– Затем, чтоб исправить глупость, которую однажды совершил.

– И что это за глупость? Не та ли, что оставил ненужного свидетеля поглощать кислород? Если да, то молчи. Мы выпьем еще чаю, потом я постелю тебе в гостевой спальне и уйду к себе. Дом не такой большой, чтоб заблудиться или спрятаться – ты меня найдешь. И я больше не хочу издевательств в виде секса перед гильотиной. Или еще более изощренной пытки – третьего шанса, когда я останусь с очередным шрамом, а ты укатишь на курорт и появишься снова через год-другой. Довольно этого дерьма. Просто сделай то, что собираешься. Такому как ты – это раз плюнуть.