Любовь на полях гнева
Шрифт:
– Здесь все, – упавшим голосом отвечал он, делая вид, что мое присутствие вовсе не удивляет его.
– Только-то?
– Было еще трое. Но двери оказались незапертыми, и они ушли.
– Мадемуазель должна сейчас же удалиться отсюда, – проговорил я поспешно.
– Как это сделать? – равнодушно спросил Гаргуф.
– Через ворота в парк.
– Но они уже там. Дом окружен со всех сторон.
Я вскрикнул от отчаяния, и в следующий момент, как подтверждение его слов, раздался сильный удар в парадную дверь, прокатившийся гулким эхом по всему дому. Вслед за первым ударом послышался второй, третий…
– Вы должны спрятаться, – прошептал я мадемуазель. – Есть же здесь какое-нибудь место для этого… Вы…
– Я не желаю прятаться, – резко отвечала она.
Ее лицо было по-прежнему бледно, и только глаза горели как уголья.
– Это наши люди, и я буду говорить с ними, – продолжала она, храбро двинувшись вперед. – Если они осмелятся…
– Она с ума сошла! – воскликнул я. – Есть еще возможность спастись. Откройте окно!
Я уже хотел отдернуть занавеску, как вдруг передо мной очутился Гаргуф. Он схватил меня за руку и спросил:
– Что вы хотите делать?
– Я сам хочу говорить с ними из окна.
– Они не будут вас слушать.
– Все-таки я хочу попробовать. А это что еще такое?
– Это два охотничьих ружья маркиза. Возьмите одно, а я возьму другое. Мы, по крайней мере, не пустим их на лестницу.
Я машинально забрал одно из ружей. Дверь трещала под градом ударов. Снаружи неслись дикие завывания толпы. Помощи ждать было неоткуда приблизительно в течение целого часа. Сердце у меня невольно упало, и я только дивился мужеству управляющего.
– Неужели ты не боишься? – спрашивал я его, зная, как притеснял он крестьян и в течение многих лет всячески злоупотреблял своей властью над ними.
– Ты останешься при мадемуазель? – продолжал я, чувствуя, как его присутствие возвращает мне самообладание.
В ответ он схватил мою руку, словно железными тисками, и более я не расспрашивал его.
Внезапно одна мысль молнией мелькнула в моей голове:
– Они хотят поджечь дом! Какой смысл нам охранять лестницу, когда они хотят сжечь нас, как мышей!
– В таком случае мы умрем вместе, – промолвил он, ткнув ногой одну из плакавших женщин. – Тише ты, рева! Неужто ты думаешь, что слезы тебе помогут?
Быстро подскочив к окну, я все же отдернул тяжелую занавесь.
В комнату ворвался красноватый свет, заигравший на потолке. Я боялся, что дверь вот-вот слетит с петель и будет уже поздно. К счастью, рама поддалась легко. Я настежь распахнул окно и вскочил на подоконник, как раз над дверью главного входа.
Прямо перед ним горела большая голубятня, посылая к небу длинные языки пламени. Дым пожара несло прямо на парк, и он был весь окутан едкой гарью, сквозь которую местами поблескивали огни. На этом фоне виднелись черные фигуры беснующихся людей, подбрасывающих в огонь солому. За голубятней горел флигель и стог сена. Перед подъездом переливалась волнами толпа: одни били стекла в окнах, другие несли горючие материалы, и все это кричало, шумело и, словно стая демонов, хохотало под треск пламени и звон разбиваемых окон.
Маленький Жан сновал впереди, раздавая какие-то приказания. В середине толпы приплясывала полуголая женская фигура, размахивая головней. Она первая увидела меня и с ругательствами показывала пальцем в мою сторону.
VIII. Гаргуф
Кто-то из нападавших потребовал молчания, и часть людей, затихнув, тупо уставилась на меня. Большинство, впрочем, грозило кулаками и осыпало меня ругательствами.
– Долой сеньоров! Долой тиранов! – носилось в воздухе.
Начало не предвещало ничего хорошего. Через минуту притихшая было толпа, заметив управляющего, или, быть может, вспомнив о предмете своей ненависти, от которого ее отвлекло мое появление, заревела снова:
– Гаргуфа! Гаргуфа!
Я почувствовал, что бледнею от этого крика.
– Гаргуфа! Подавайте нам Гаргуфа! Мы покажем ему, как обижать наших дочерей!
Дым стало оттягивать в сторону. В задних рядах наступавших раздался выстрел, и я услышал, как разлетелось вдребезги стекло позади меня. Кто-то, стоявший ближе, запустил в меня головней: она упала на подоконник и трещала у моих ног. Я сбросил ее ударом вниз.
Это заставило толпу на время прекратить крик, и я воспользовался моментом.
– Эй, вы! – закричал я, стараясь покрыть своим голосом треск пламени. – Слушайте! Солдаты уже идут из Кагора. Уходите, пока они не явились сюда. Тогда я заступлюсь за вас. Если же вы останетесь здесь и вздумаете буйствовать, то вас повесят всех до единого!
Несколько голосов ответили мне насмешками, будучи уверенными, что солдаты с ними заодно. Некоторые утверждали, что дворянство уже уничтожено, а его имущества переданы им. С особенной настойчивостью кричал один пьяница:
– Долой Бастилию! Долой Бастилию!
Я замахал руками и закричал:
– Чего вы хотите?
– Правосудия! – кричали в одном месте.
– Мщения! – вопили в другом.
– Гаргуфа! Гаргуфа! – слышалось громче всего.
– Перестаньте, – вдруг закричал диким, хриплым голосом Маленький Жан. – Разве мы пришли сюда, чтобы орать зря? Сеньор, выдайте нам Гаргуфа, и мы вас отпустим! В противном случае мы подожжем дом!
– Каналья! – вскрикнул я. – У нас есть ружья…
– И у мышей есть зубы, однако они сгорают заживо.
И он с торжеством махнул своим топором в сторону, где горел флигель.
– Мы дадим вам минуту на размышление. Выдайте нам Гаргуфа, и мы расправимся с ним, как хотим. Остальные могут убираться.
– Это все?
– Все.
– А что же вы думаете сделать с Гаргуфом? – снова спросил я, весь дрожа.
– Мы сожжем его заживо, – с ругательствами закричал кузнец.
Меня бросило в холод. Помощи из Кагора нечего было и ждать раньше часа-другого. Из Со ее не могло и быть. Дверь не сдержит более натиска разбойников. Их было раз в тридцать больше, чем нас. Я не знал, на что решиться.