Любовь на полях гнева
Шрифт:
Окрик этот произвел магическое действие. Толпа откатилась еще дальше, затихла и лишь тупо смотрела на меня и мою ношу.
– Уважайте трехцветную кокарду! – закричал, в свою очередь, отец Бенедикт, поднимая руку и осеняя толпу крестом.
Возглас его тотчас же был подхвачен сотней хриплых голосов. Прежде, чем я мог осознать произошедшую перемену, те самые люди, что минутою ранее были готовы растерзать нас, теперь толкали друг друга, крича:
– Дорогу трехцветной кокарде! Дайте дорогу!
Было что-то совершенно невероятное, странное и страшное в том почтении, в том уважении, которое дикари питали к этим словам, к банту, к идее. Я был так поражен, что всю жизнь не могу забыть этой сцены. Но в данный момент я едва сознавал, что происходит передо мной. Я шел сквозь толпу, спотыкаясь, будто во сне. Когда мы добрались до ворот, отец Бенедикт хотел было отнять у меня драгоценную ношу, но я запротестовал.
– В Со! В Со! – лихорадочно повторял я.
Не помню теперь, каким образом я очутился верхом на лошади. Мы скакали в Со по дороге, освещенной кровавыми отблесками пожара.
Х. На другой день после бури
В том месте, где дорога разветвлялась, отец Бенедикт предусмотрительно поставил часового для встречи помощи из Кагора. Теперь часовой должен был предупредить маркиза, что мадемуазель находится в безопасности. Не проехали мы и полмили, как за нами послышался стук копыт. Я уже пришел в себя после всего пережитого за ночь, остановил лошадь и приготовился передать маркизу де Сент-Алэ его сестру.
Однако, то оказался Луи, сопровождаемый, к моему изумлению, всего пятью или шестью слугами, старым Гонто, одним из Гаринкуров и еще одним, незнакомым мне, человеком. Их лошади еле переводили дух от быстрой езды. Никому из прибывших не показалось, очевидно, странным, что я вез мадемуазель на своем седле. Поблагодарив Бога за то, что она осталась жива, каждый спешил осведомиться о числе бунтовщиков.
– Около сотни, насколько я могу судить, – отвечал я. – А где же маркиз?
– Он еще не вернулся, когда пришла весть о бунте.
– Неужели вас так мало?
– Я не мог собрать больше, – с досадой отвечал Луи. – Известие пришло в то время, когда загорелся дом Мариньяка, и он взял с собой около дюжины людей. Десятка два разбежались по своим замкам, опасаясь, что у них начнется то же самое.
– Да, – прибавил он с горькой усмешкой, – теперь каждый сам за себя, кроме окружающих меня друзей.
Гонто от быстрой скачки раскашлялся и едва держался на лошади.
– Так вы не поедете с нами в Со? – спросил я, видя, что они поворачивают лошадей, поднимая целое облако пыли.
– Нет, – сердито отвечал Луи. – Теперь или никогда! Если нам удастся еще застать их…
Дальше я не расслышал его слов, ибо стук копыт заглушил их. Пришпорив лошадей, они в минуту были уже в шагах пятидесяти от нас. Но тут один из них, развернув коня, поскакал прямо на меня. Это был тот самый человек, которого я не знал.
– Есть ли у них какое-нибудь оружие? – спросил он, подъехав ко мне.
– Одно-то ружье было, – сказал я, с любопытством разглядывая его. – А теперь, вероятно, есть и еще. Большинство вооружено пиками и вилами.
– Кто их предводитель?
– Маленький Жан, кузнец из Сент-Алэ.
– Благодарю вас, – проговорил он, поклонившись, и, пришпорив свою лошадь, пустился догонять остальных.
Из боязни оставить полумертвую мадемуазель на попечении мужчин, я не мог присоединиться к ним, и мы двинулись дальше своей дорогой. Отец Бенедикт и я молчали, остальные говорили без умолку.
В небе, по-прежнему, стояло сильное зарево, шум толпы все еще раздавался в наших ушах. Не раз на нашем пути попадались какие-то подозрительные фигуры, торопливо скрывавшиеся при виде нас в темноту. Отец Бенедикт полагал, что вспыхнул другой пожар, милях в двух восточнее Сент-Алэ. Но после пережитых волнений и в том душевном состоянии, в котором я находился, это предположение не произвело на меня никакого впечатления.
Я не был бы поражен, если даже пожар вспыхнул впереди нас, в самом Со.
К счастью, эта беда меня миновала. Напротив, вся деревня вышла ко мне навстречу и с приветствиями проводила до подъезда замка. В полном безмолвии, смешанном с любопытством, слуги сняли с моего седла мадемуазель и внесли ее в дом. Женщины, столпившись у входа, провожали нас глазами, но ни одна из них не решилась последовать за мной.
Многое, что казалось сносным ночью, было отвратительно днем. Многое, что можно перенести за ночь, потом казалось совершенно невозможным. Проснувшись на следующее утро в зале, на кресле, в котором, по преданию, сидел однажды Людовик XIII, я увидел стоящего передо мной Андрэ. В окна и двери ярко светило солнце, и от его лучей все пережитое за ночь представилось мне просто сном. Но потом мой взгляд упал на пару пистолетов, которые я положил ночью около себя. Вспомнив действительность, я вскочил на ноги.
– Маркиз де Сент-Алэ вернулся? – спросил я.
– Никак нет.
– А граф?
– Тоже.
– Неужели никто из них еще не возвратился? – вскричал я. Присев вчера в кресло отдохнуть, я рассчитывал, что через час меня разбудят, и я буду встречать их.
– Вернулся только тот господин, что. был с ними, – доложил старый слуга. – Он теперь гуляет с аббатом в парке. А из-за него…
– Что из-за него? – резко спросил я, видя, что Андрэ, взявший поучительный тон, вдруг остановился.
– Он имеет такой вид, что вам, сударь, не стоило просыпаться из-за него, – отвечал он с презрением.
– Бютон здесь?
– Расхаживает по террасе, словно свой человек. Не могу понять, что теперь делается, – продолжал Андрэ, повышая голос. – Когда вам угодно было уничтожить позорный столб, я знал, что без этого не обойдется. Да, да, – продолжал он мне вслед. – Я это знал, я это предвидел.
И действительно, если б я не был выбит из обычной колеи мышления, общество трех мужчин, застигнутых мною на террасе, показалось бы мне в высшей степени странным. Они прохаживались взад и вперед, а отец Бенедикт, бывший в их группе средним, двигался, опустив глаза и заложив руки за спину. Рядом с ним шагал с одной стороны грубый широкоплечий Бютон в запачканной блузе, с другой – изящный, просто одетый незнакомец в высоких сапогах и со шпагой. К удивлению моему, в петлице его камзола красовался трехцветный бант.