Любовь на полях гнева
Шрифт:
Я поспешил осведомиться у него, что сталось с Луи и его спутниками.
– Они атаковали мятежников, потеряли одного человека и были отбиты, – отвечал он с сухою отчетливостью.
– А что граф Гаринкур?
– Он вышел невредимым из свалки и уехал в Кагор набирать людей. Я же направился сюда, так как моим советам не хотели следовать.
Он говорил прямо, нисколько не стесняясь, как равный. Заметив, что я недоумеваю, с кем имею дело, кюре поспешил познакомить нас.
– Бывший капитан американской армии Юз. Он предложил свои услуги нашему комитету, – проговорил он.
Прежде, чем я успел спросить, какого рода могли быть эти услуги, капитан поспешил сам разрешить возможный вопрос.
– Я предложил набрать в Керси и обучить небольшой отряд для поддержания порядка. Назовем это милицией или еще как-нибудь, все равно.
Я был озадачен. Этот быстрый, подвижный человек, из кармана которого торчала рукоять пистолета, был для меня совершенно новым типом.
– Вы были на службе его величества? – спросил я, чтобы выиграть некоторое время и обдумать положение.
– Нет. В вашей армии нельзя сделать карьеры. Я служил под командой генерала Вашингтона.
– Но вчера вечером я видел вас вместе с маркизом Сент-Алэ?
– А почему бы мне и не быть с ним? – в свою очередь спросил он, спокойно взглянув на меня. – Я слышал, что его дом подожжен и предложил ему свои услуги. Но здесь не умеют действовать методически и не слушают хороших советов.
– У Мариньяка тоже пожар, – вмешался в разговор отец Бенедикт. – Услышим мы, вероятно, и о других пожарах.
– Дело не в том, чтобы слушать, а в том, чтобы делать, – заметил капитан. – Перед нами целый день, но если б мы не приняли кое-каких мер еще вчера, то завтра пришлось бы плохо всей округе.
– Но ведь у нас есть войска!
– Они отказываются повиноваться и потому не только бесполезны, но и вредны.
– А что же делают офицеры?
– Они стараются исполнить свой долг, но народ ненавидит их. Орден Св. Людовика для простого народа то же, что и красная тряпка для быка. Довольно и того, что они удерживают солдат в казармах и спасают собственные головы.
Мне не понравилась его фамильярность и бесстрастие, с которым он говорил. Но, как бы там ни было, вчерашний тон в разговоре я взять не мог. Тогда мне казалось оскорбительным, что Бютон стоит тут же и слушает нас. Теперь – это вещь самая обыкновенная. К тому же Бютон был совершенно другим человеком, нежели Дюри, и доводы, сокрушившие одного, не имели никакого действия на другого. Довольно безнадежно я поинтересовался у отца Бенедикта, что он намерен делать.
Кюре не дал мне никакого ответа. За него ответил, и довольно решительно, капитан.
– Мы хотим, чтобы вы вступили в комитет.
– Я думал об этом вчера. Но я не могу этого сделать. Вот и отец Бенедикт скажет вам то же.
– Мне нужен ответ не отца Бенедикта, а ваш, – возразил капитан.
– Я дал ответ уже вчера, – ответил я высокомерно.
– Вчера – не сегодня. Вчера дом господина де Сент-Алэ был еще цел, а сегодня это груда дымящихся развалин. Вчера о многом можно было только догадываться, а сегодня факты говорят сами за себя. Стоит помедлить еще несколько часов, как вся область из конца в конец будет охвачена пламенем.
Я не мог не согласиться с этим, но в то же время не мог вновь идти наперекор своим поступкам. Торжественно прицепив себе в гостиной маркизы Сент-Алэ белый бант, я не мог сделать столь решительный поворот в другую сторону.
– Это невозможно. Невозможно в моем положении, – бессвязно бормотал я. – Почему вы обращаетесь именно ко мне, а не к другому? Здесь найдется не менее двухсот лиц, которые…
– Будут совершенно бесполезны для нас, – решительно прервал меня капитан. – Ваше имя могло бы успокоить тревогу, привлечь на сторону комитета более умеренные элементы и не оттолкнуло бы народные массы.
– Позвольте мне быть с вами предельно откровенным, – продолжал он другим тоном. – Мне нужно ваше содействие. Я здесь подвергаюсь разного рода риску, но рискую только там, где это необходимо. Поэтому я предпочитаю, чтобы дело, предлагаемое мне, находило поддержку как снизу, так и сверху. Присоедините ваше имя к комитету, и я возьмусь за это дело. Я, конечно, мог бы распоряжаться в Керси от имени одного третьего сословия, но предпочел бы вешать и миловать от имени всех трех.
– Но ведь другие…
– Я сумел справиться с чернью в Кагоре, – нетерпеливо перебил он. – Сумею справиться и с этим сумасшедшим мужичьем, которое воображает, что только и свету в окошке, что у них. А те, о ком вы говорили…
– Те не годятся, – тихонько подсказал ему отец Бенедикт, поглядывая на меня печальными глазами.
Утренний ветерок развевал полы его сутаны, шляпу свою он держал в руке, загораживаясь ею от солнца. Я понимал, что в нем происходит та же борьба, что и во мне, и сознание этого дало мне силы не согласиться с капитаном.
– Невозможно! – промолвил я решительней прежнего.
– Почему же?
Мне не хотелось отвечать на этот вопрос. Я повернулся лицом к двери и только собирался добавить что-то, как Андрэ, отворив ее, доложил:
– Маркиз де Сент-Алэ желает видеть господина виконта.
Торжественный тон, принятый слугой, подействовал на меня не совсем приятно: он как бы намеренно подчеркивал возвращение к старому.
Сам маркиз, однако, не показал и виду, что заметил это. Он весело подошел ко мне и поздоровался весьма изысканно. Лишь мгновение я думал, что он не знает всего, что произошло, но первые же его слова показали мне, что я ошибался.