Любовь на полях гнева
Шрифт:
Я дрожал от ярости.
– Вы знаете, что я не могу драться с вами.
– Я тоже не могу драться с вами. Следовательно, – прибавил он, помолчав немного и снова возвращаясь к изысканной вежливости, – мне остается только покинуть вас. Мое почтение. Не хочу сказать «до свидания», ибо не думаю, чтобы нам пришлось встретиться когда-нибудь в будущем.
Я не нашелся, что ему ответить. Он тронул лошадь и тихонько поехал по аллее. Мадемуазель уже скрылась из вида, а слуги маркиза дожидались его у ворот. Я долго следил за тем, как он едет среди каштанов, то скрываясь в тени, то снова попадая в полосу
Да, у него была сила, которой не хватало окружающим его. Все, что я сказал ему, показалось мне теперь слабым и глупым, а решимость, с которой я было напустился на него, просто детской. В конце концов он был прав: конечно, такой способ заявлять свою претензию на руку девушки был не принят среди французов, да я и сам не допустил бы его относительно моей сестры.
Вернувшись в дом, я почувствовал себя очень плохо. Мой взгляд случайно упал на пистолеты, которые продолжали лежать на столе. Это напомнило мне, что замки Сент-Алэ и Мариньяк сожжены дотла, что вчера ночью я спас мадемуазель от смерти, что за прохладной каштановой аллеей лежит волнующийся мир Керси и Франции – мир обезумевших крестьян и перепуганных горожан, мир солдат, не желающих сражаться, и дворян, не смеющих поднять оружие.
– Жребий брошен! Да здравствует трехцветная кокарда!
Я прошел через дом, желая отыскать отца Бенедикта и его спутников. Но на террасе никого не было уже. Из слуг я нашел одного Андрэ, подошедшего ко мне с надутым видом. Я спросил, где кюре.
– Он ушел, господин виконт.
– А Бютон?
– Он тоже ушел, захватив с собой половину слуг.
– Ушел? Куда?
– В деревню, – грубо отвечал он. – Мир, должно быть, пошел вверх ногами.
– Не поручал ли кюре передать мне что-нибудь?
Старик видимо колебался.
– Да, поручал, – отвечал он неохотно. – Он сказал, что если вы останетесь дома часов до двенадцати, то он даст знать о себе.
– Но он хотел ехать в Кагор? Стало быть, он рассчитывает вернуться сегодня же?
– Он пошел по аллее к деревне, – с упрямым видом проговорил Андрэ. – Относительно Кагора он ничего не говорил.
– В таком случае отправляйся сейчас в деревню и узнай, едет ли он в Кагор.
Старик ушел с недовольным видом, а я остался на террасе один. Какая-то неестественная тишина царила во всем доме. Я сел у стены на каменную скамейку и стал перебирать в памяти события прошедшей ночи, вспоминая с поразительной ясностью события, едва промелькнувшие мимо меня. Мало-помалу мысль моя стала отходить от этих ужасов и невольно направилась к мадемуазель де Сент-Алэ. Мне представилось, как она плакала, склонившись в седле.
Пчелы низко жужжали в теплом воздухе, с голубятни неслось воркование голубей, и я незаметно заснул, прислушиваясь к этим мирным звукам. Это было неудивительно после ночи, которую я провел.
Проснувшись, я понял, что проспал довольно долго и забеспокоился. Вскочив на ноги и осмотревшись, я заметил Андрэ, стоявшего у дома. Окликнув его, я спросил, почему он не разбудил меня.
– Я думал, что вы устали, сударь, очень устали, – отвечал он, прикрываясь рукой от солнца. – Вы ведь не какой-нибудь крестьянин и можете спать,
– Вернулся кюре?
– Никак нет.
– А куда же он пошел?
Он назвал деревню, лежавшую в полумиле от нас. Потом он доложил, что обед готов.
Я был голоден и потому, не говоря ни слова, направился в дом и сел за стол. Когда я закончил обедать, было уже два часа. Рассчитывая, что отец Бенедикт вот-вот подойдет, я приказал оседлать лошадей, чтобы иметь возможность ехать тотчас же. Наконец я не мог более ждать и сам пошел в деревню.
Здесь все шло вверх дном. Три четверти обитателей бросились в Сент-Алэ, чтобы взглянуть на пожарище. А те, кто остался, и не думали заниматься делом. Собравшись группами у своих порогов, на перекрестках, у церковной паперти они беседовали о разыгравшихся событиях. Один из крестьян робко осведомился у меня, правда ли, что король отдал всю землю крестьянам. Другой задал вопрос о том, будут ли еще налоги. Оба относились ко мне с почтением и не проявили никакой грубости. Некоторые выразили даже радость, что мне удалось спастись от негодяев из Сент-Алэ. Но всякий раз, когда я приближался к какой-либо группе, по лицам пробегала какая-то легкая тень не то робости, не то подозрительности. В тот момент я не понимал значения этой тени. Теперь, когда уже слишком поздно, и события идут уже своим ходом, я понимаю, что это было действием социального яда, начавшего свою разрушительную работу.
Однако кюре мне не удалось разыскать. Поговаривали, что он уехал в Кагор. В конце концов я вернулся домой крайне недовольный и встревоженный всем виденным. Приняв решение не уходить из дому, пока не придет отец Бенедикт, целыми часами я ходил по аллее из конца в конец, прислушиваясь, не растворяются ли ворота, и то и дело поглядывая на дорогу.
Между тем наступил вечер, а я все еще ждал появления кюре. Фантазия рисовала мне всякие ужасы. Мысль о том, что я нахожусь в бездействии, заставляла меня мучиться стыдом. Когда Андрэ явился доложить, что подан ужин, я обрушился на него с бранью. Вместо столовой я отправился на крышу замка и стал всматриваться, не видно ли где-нибудь зарева.
Все было, однако, благополучно, но кюре так и не приходил. Ночь я провел без сна и часов в семь утра сел на лошадь и поехал по дороге в Кагор. Андрэ отговорился нездоровьем, и я взял с собою одного Жиля.
Окрестности Сент-Алэ казались безлюдными. Но, проехав еще с милю, мы нагнали десятка два крестьян, которые куда-то спешили. Я спросил, куда они идут и почему они не на поле?
– Мы идем в Кагор за оружием, – отвечали они.
– С кем же вы хотите сражаться?
– С разбойниками, сударь. Они теперь везде грабят и жгут. Слава Богу, они еще не добрались до нас, а к ночи мы уже раздобудем оружие.
– Про каких разбойников вы говорите? – спросил я.
На этот вопрос они не могли дать никакого ответа.
Долго я потом не мог отделаться от мысли об этих разбойниках.
Не доезжая до Кагора мили две, лежала маленькая деревушка: и тут только и было разговоров, что о разбойниках. В конце улиц были наскоро устроены баррикады, а на колокольне стоял караульный. Между тем, все, кто мог двигаться, ушли в Кагор.
– Зачем? – спрашивал я.
– Чтобы узнать новости.