Любовь на полях гнева
Шрифт:
Негодование охватило меня, но я решил не вмешиваться. Другие тоже смотрели на эту сцену с самым серьезным видом.
– Благодарю вас, – заговорил опять Сент-Алэ, когда его сестре удалось наконец отцепить трехцветный бант. – Я знаю, что вы настоящая Сент-Алэ и скорее умрете, чем сохраните вашу жизнь ценою позора. Будьте добры, бросьте это на пол и растопчите ногами.
При этих словах она вздрогнула всем телом. Помню, что я сделал шаг вперед и, без сомнения, вмещался бы, но маркиз поднял руку. Вмешаться я не мог: мы были зрителями, они – актерами.
Некоторое время
– Растопчите его! – безжалостно скомандовал маркиз.
Она побледнела, как полотно, и не двигалась с места.
– Растопчите его!
Не отводя от него глаз, она выставила вперед ногу и коснулась трехцветного банта.
XI. Два лагеря
– Благодарю вас. Теперь вы можете идти, – промолвил маркиз.
Не глядя на нас, она бросилась в дом, закрыв лицо руками. Маленькая ее фигурка вздрагивала от рыданий, громко раздававшихся в неподвижном воздухе.
Вся эта сцена взбесила меня до крайности, но, делая над собой огромное усилие, я сдерживал себя. Мне хотелось знать, что он еще скажет.
Но он не заметил или делал вид, что не заметил, какое впечатление произвела на всех его выходка.
– Благодарю и вас господа за терпение, – начал маркиз. – Теперь вы знаете, что я думаю об этой трехцветной эмблеме: ни я, ни мои родные не будем прятаться за нее. Точно так же я не считаю возможным вступать в переговоры с убийцами и разбойниками.
Я уже не смог сдерживать себя далее и бросился к нему.
– Позвольте и мне сказать вам кое-что, маркиз! – закричал я. – Недавно я отверг эту трехцветную кокарду, отверг предложение тех, кто мне ее дал. Я хотел стать на вашу сторону, хотя и не верю в ваше дело. Но теперь я вижу, что этот джентльмен прав: вы сами даете против себя самое сильное оружие. Я поднимаю этот бант, и знайте же, что это будет делом ваших рук!
С этими словами я схватил кокарду, брошенную его сестрой, и дрожавшими не менее чем у нее пальцами, прикрепил у себя на груди.
С насмешливой улыбкой маркиз церемонно поклонился мне.
– Кокарду ведь легко и переменить, – сказал он.
Но я видел, что он побагровел от злобы и готов был убить меня на месте.
– Мной не так-то легко играть, – горячо возразил я.
Трое остальных, присутствовавших при этой сцене, с явным презрением отошли в сторону, оставив нас на том самом месте, где мы стояли три недели тому назад накануне дворянского собрания.
Раздраженный поведением мадемуазель и желая кольнуть его, я припомнил ему тот день и пророчества, предрекаемые тогда им и оказавшиеся неудачными.
– Неудачными? – прервал он меня на втором же слове. – Неудачными? Но почему же неудачными, господин виконт? Потому что те, кто должен бы был поддерживать меня и короля, колеблются, как вы, и не понимают, что творят? Потому что дворяне Франции оказываются трусами, недостойными имен, которые носят? Не осуществились! Потому что вы, господин виконт, и люди, вам подобные, стоите сегодня
Это замечание только подогрело разгоравшийся во мне гнев. Он заметил это и, воспользовавшись моим замешательством, продолжал с оскорбительным для меня высокомерием:
– Впрочем, довольно об этом. Я уже благодарил вас за помощь, которую вы оказали, господин де Со, и менее всего склонен забыть, чем мы вам обязаны после этой ночи. Но никакой дружбы между теми, кто носит это, – он указал на мой трехцветный бант, – и теми, кто служит королю, не может быть. Вы должны извинить меня, и я немедленно покину вас, забрав сестру, присутствие здесь которой может быть истолковано совершенно ложно.
Он опять поклонился мне и направился к дому. Я последовал за ним, чувствуя, как холодеет у меня сердце. В зале никого не было, кроме Андрэ, стоявшего в отдалении у двери. В аллее под окнами маркиза дожидались трое или четверо верховых, а к воротам уже отъезжала другая группа всадников. Бросив на них беглый взгляд, я узнал в первом мадемуазель. Она ехала, низко наклонив голову, и, видимо, горько плакала. В горячем порыве я было обратился к маркизу, но он бросил на меня такой взгляд, что слова замерли у меня на языке.
– А, – сказал он, сухо кашлянув, – мадемуазель сама сообразила, что ей неудобно оставаться здесь долее. Позвольте и мне проститься с вами, господин де Со.
Он вновь поклонился и приготовился сесть на лошадь.
Я сделал слугам знак оставить нас вдвоем и, колеблясь между бешенством и стыдом, горячо заговорил:
– Нам нужно выяснить еще одно обстоятельство, маркиз. Между мной и мадемуазель не все еще кончено. Ибо она…
– Не будем говорить о ней, – перебил он меня.
Но меня не так-то легко было удержать.
– Я не знаю ее чувств ко мне, – продолжал я, не обращая на него внимания, – не знаю, насколько она симпатизирует мне. Но, что касается меня, то скажу вам откровенно, я люблю ее и не переменился от того, что надел трехцветный бант. Следовательно…
– Я могу сказать вам лишь одно, – опять перебил он, поднимая руку, чтобы остановить меня. – А именно, вы любите, как буржуа или какой-нибудь сумасшедший англичанин, – добавил он с презрительным смехом. – Мадемуазель де Сент-Алэ не дочь какого-то булочника, и подобного рода сватовство я нахожу для нее оскорбительным. Довольно этого или я должен еще продолжать, господин виконт?
– Этого мало, чтобы заставить меня свернуть с моего пути. Вы забываете, что я привез сюда мадемуазель в своих объятиях. Но этого не забудем ни я, ни она.
– Вы спасли ее жизнь и требуете теперь за это награды, – сердито сказал он. – Вы действуете очень великодушно и как настоящий дворянин…
– Я не требую ничего! – в горячности вскричал я. – Но я имею право искать ее руки и добьюсь этого!
– Пока я жив, этого не будет, – в гневе отвечал он. – Я ручаюсь, что подобно тому, как по моему приказу она растоптала эту кокарду, так же она растопчет и вашу любовь. С этого дня ищите себе невесту среди ваших друзей! Мадемуазель де Сент-Алэ не для вас.