Любовь на полях гнева
Шрифт:
– Не пойдете? – воскликнул я в ужасе.
– Нет. Спасайтесь сами, – твердо и спокойно добавила она.
Я почувствовал, что задыхаюсь.
– Послушайте, – закричал я, пристально глядя на эту белевшую во мраке фигуру. – Послушайте, вы не понимаете, что вы делаете! Оставаться здесь – значит погибнуть, погибнуть наверное. Дом горит под нами. Сначала рухнет крыша, на которой мы стоим, потом…
– Это лучше, – прервала она, обращая лицо к небу с чисто женской величавостью. – Это лучше, чем попасть в их руки. Я – Сент-Алэ и сумею умереть
– В таком случае, я тоже остаюсь здесь, – отвечал я, недолго думая.
Что-то дрогнуло в ее лице. Она медленно поднялась с колен. Слуги уже бежали, ход был открыт и свободен. Схватив ее в объятия, я понес ее к лестнице – она была не тяжелее ребенка.
Сначала она слабо крикнула и пробовала бороться со мной, но я только крепче держал ее, продолжая бежать. В открытом люке виднелась лестница, и я кое-как, все еще не выпуская ее из рук, спустился вниз и очутился в каком-то совершенно темном коридоре. В конце его, впрочем, брезжил слабый свет.
Я кинулся туда. Распущенные волосы мадемуазель били мне прямо в лицо. Она уже не сопротивлялась более, и вскоре я добежал до какой-то новой лестницы. Узкая и крутая, не крашеная и не совсем чистая, она, очевидно, предназначалась для слуг. Здесь не было еще никаких признаков пожара, и даже дым не проник еще сюда. Но на середине лестницы валялась горящая свеча, которую, видимо, кто-то только что уронил. Снизу доносились хриплые крики, смех, возня и суматоха. Остановившись, я стал прислушиваться.
– Поставьте меня на ноги, – прошептала мадемуазель.
– А вы сможете идти?
– Я буду делать все, что вы мне скажете.
Я поставил ее у первой ступени и шепотом спросил, куда ведет дверь, виднеющаяся у подножия лестницы.
– В кухню.
– Если б можно было чем-нибудь накрыть вас, – сказал я, – нам удалось бы пробежать. Нас они не ищут. Они грабят и пьют.
– Поднимите свечку, – прошептала она, – и мы попробуем найти что-нибудь.
Я прислушался еще внимательнее: в кухне послышался какой-то шум, становившийся все сильнее и сильнее. В то же время до меня донесся запах дыма. Пожар, вероятно, распространялся и на флигель, в котором мы находились. Сзади нас была еще дверь. Налево по коридору виднелось еще несколько. – Я передал свечку моей спутнице и заглянул в ближайшую.
– Может быть, здесь найдется какая-нибудь накидка, – прошептал я. – Нельзя оставаться здесь долее.
Едва я успел произнести эти слова, как дверь внизу лестницы широко распахнулась, и какой-то человек бросился наверх к нам, шагая через две ступеньки. Он держал свечу в левой руке и железную палку в правой. Вслед за ним в растворенную дверь ворвался дикий хор голосов.
Его появление было так внезапно, что мы не успели даже двинуться с места. Краем глаза я взглянул на мадемуазель. Она совершенно застыла от ужаса, и только свеча сильно дрожала в ее руке. Я быстро вырвал свечу из ее пальцев и потушил пламя.
Потом, с подсвечником
Он поднимался быстро, держа свечу перед собой. Нас разделяли всего пять или шесть ступенек, как вдруг он споткнулся и с ругательствами упал. Свеча его потухла, и мы остались в полной темноте.
Я инстинктивно схватил левой рукой мадемуазель, чтобы не дать ей вскрикнуть. Мы стояли, как статуи, затаив дыхание.
Упавший человек, несмотря на близость к нам, очевидно, не догадывавшийся о нашем присутствии, поднялся, продолжая браниться, и остановился. Слышно было, как он ощупью искал свою свечку. Потом он стал спускаться вниз, где долго, как мне казалось, не мог найти задвижку двери.
Дверь, наконец, открылась, и снова в нее ворвался на мгновение шум толпы. Пользуясь этим, я втолкнул мадемуазель в комнату, находившуюся позади нас и, оставшись сам у двери, стал прислушиваться.
Как, однако, найти здесь в абсолютной тьме какое-нибудь платье, чтобы переодеться? Как пройти потом через кухню? Я пожалел, что покинул лестницу. Воздух в комнате был совершенно спертым, к тому же, все с тем же мышиным запахом. Но ворвавшийся за нами дым становился все гуще и запах его заглушал все остальные. Слышно уж было, как трещит пламя, охватившее стены флигеля.
Сердце у меня упало.
– Мадемуазель, – тихо позвал я.
– Я здесь, – слабо прошептала она.
– Нет ли отсюда окна на крышу?
– Есть, но оно, вероятно, закрыто.
У меня вдруг блеснула новая мысль: если пробраться через кухню невозможно, то, быть может, стоит попробовать спастись через окно? Я хотел уже подойти к нему, но мадемуазель, к моему удивлению, крепко ухватилась за мое плечо. Раздался тихий стон, и она упала прямо мне на руки.
– Не падайте духом! Крепитесь! – твердил я, холодея от страха за нее.
– Я так боюсь, так боюсь! Спасите, спасите меня! – простонала она.
Мадемуазель держала себя вначале так храбро, что я был удивлен этой переменой, не подозревая, что даже самая храбрая из женщин подвержена таким перепадам настроения. Удивляться мне, впрочем, было некогда. Она все сильнее и сильнее наваливалась на меня, и напрасно было искать какой-либо помощи, какого-нибудь средства спасения. Кругом нас был кромешный мрак. Я уже не помнил, где была дверь, через которую мы вошли сюда. Напрасно я старался уловить малейший свет от окон. Я был совершенно один с полумертвой от страха девушкой на руках. Путь отступления был отрезан, а пожар подходил все ближе и ближе. Я почувствовал, как голова Денизы откинулась назад, и понял, что с нею обморок. Но в этой темноте я мог только поддерживать ее, прислушиваясь, не появится ли опять на лестнице напугавший нас человек.