Любовь на руинах
Шрифт:
— О! Это всенепременно, — Странник отвесил ей поклон, явно прикалываясь.
На замурзанного мужичонку, который где-то в тени Эллы даже в начале не был заметен, она глянула по-командирски, как генерал на нерадивого солдата, и отдала четкий отрывистый приказ:
— Накормить. Разместить. К малышам не водить. Сама покажу. Я — у себя.
И ушла куда-то вглубь станции, не оглядываясь. Димон отсчитал патроны, сдал их мужичку, который молча повел нас вниз по ступенькам, предупредив, что света не будет до вечера — генератор пока не включают в целях экономии. Мы шли за провожатым, держась руками за стену, никуда
29
Жуткая женщина. Жуткое место. Хотя, это — как посмотреть. У Хозяина, где бы его банда ни обитала, в школе или, как раньше, в здании старой тюрьмы, по-любому хуже было и страшнее… Но взгляд ее — как будто под кожу проникающий, словно сквозь кости черепа видящий, что творится в мозгу, пугал. Да и неуютно я себя чувствовала под землей, да еще и в полной темноте. А вот местные, похоже, к этому привыкли — ходили по коридорам, да и в полутемной огромной комнате-кухне, как будто там было светло, как днем. В центре кухни хотя бы очаг освещал, а вот до отдаленных углов его свет не доходил совсем.
По всей видимости, здесь был вестибюль метро. И когда-то каждое утро толпы людей проходили по этой керамической серой плитке, отправляясь на работу. Повсюду были беспорядочно расставлены столы и лавки. Две молчаливые, худенькие и закутанные по самые глаза в некое подобие чалмы, женщины, что-то жарили на нескольких сковородках, поставленных на металлический ящик, который внешним видом напоминал мангал. Это "что-то" одуряюще пахло свежим мясом, заставляя заполняться голодной слюной мой рот.
Мужичок-сопровождающий усадил нас за один из столов. И, конечно, это было мелочью и незначительным событием. И, возможно, мне нужно было сейчас думать совсем о другом, но… Я села в дальний угол, к стенке. А рядом неожиданно уселся Ярослав, хотя и стоял изначально дальше и Странник хотел было пролезть вслед за мной. Я не видела, что произошло. Не поняла, как они могли так быстро и молча договориться, но он просто оказался рядом, его нога плотно прижалась к моей, и рука на мгновение коснулась моей ладони, как бы успокаивая, говоря, что все в порядке, что он рядом, а значит, мне не о чем волноваться и нечего бояться.
Забыв о еде, о голоде, я смотрела сбоку на его лицо, озаряемое светом от костра. Слышала, что мужчины разговаривают, но ни слова не понимала. Меня волной накрыла безумная потребность касаться его кожи, чувствовать его дыхание, быть как можно ближе. Пальцы пришлось сцепить в замок, потому что они, не подчиняясь мне, подрагивая, тянулись к Славе. Мой мужчина, мой! Сильный, надежный, ласковый, красивый! Мужчина, рядом с которым не страшно… Тот самый, которого я ждала столько долгих лет. И уже совсем не надеялась, не мечтала даже… И что самое удивительное, он тоже не равнодушен ко мне! Я видела, я чувствовала! Вот снова, в очередной раз, он неспеша поворачивает голову, смотрит мне в глаза, улыбается, немного устало. И я откликаюсь всем сердцем, безнадежно и глупо надеясь на счастье, на будущее вместе…
Перед нами поставили большое металлическое блюдо, доверху наполненное мясом. По внешнему виду кусочки этого зажаристого, но не горелого, аппетитно пахнущего жаркого, чем-то напоминали кролика.
На другом блюде женщина, хозяйничавшая возле костра, принесла несколько
Все потянулись к мясу и, взяв кусок, тут же вгрызались в него зубами. И, конечно, это ерунда, мелочь, на которую пятнадцать лет назад я бы вообще не обратила никакого внимания — так и должно быть в мире. Но последние годы я отвыкла от того, что обо мне заботятся, что кому-то небезразличен тот факт, что от меня еда стоит слишком далеко. Слава, прежде чем взять для себя, подал мне кусочек, положив его на половину душистой лепешки. Не знаю, что со мной происходило в тот момент, ведь по сути это — мелочь. Почему вдруг я стала такой сентиментальной. Только одновременно со слюной, заполняющей мой рот, наполнились непрошенными слезами глаза. Я закусила губу до боли, до крови, чтобы только не расплакаться на виду у всех. Мне хотелось сказать ему о том, какой он замечательный, о том, как меня безумно тянет к нему. Но не здесь, не при всех…
Такой еды, вкусной, свежей, умело приготовленной, я не ела уже давно. Нам не мешали. Женщины все также суетились у костра, даже не смотря в нашу сторону. Мужичок ушел. Димон травил байки, с тоской посматривая в сторону бутыли. Красавчик молчал, сцепив зубы. Занятая собой и своими чувствами, я совсем забыла о нем! Перегнулась через стол, накрыла рукой его руку, лежащую на столе:
— Давид, — впервые назвала его по имени. — Давай рану посмотрим!
Он удивленно взглянул на меня.
— Ты ж говорила, что у тебя лекарств никаких не осталось!
— Да, обезболов нет совсем. Но посмотреть, не воспалилась ли она, нужно. Обработать и перебинтовать.
… Я уже почти закончила, когда в кухню вошла комендантша. Она удивленно посмотрела на нас с Давидом, устроившихся в углу стола. Стояла неподалёку и заинтересованно наблюдала за перевязкой. Потом спросила:
— Ты медсестра?
Скрывать правду я не видела смысла:
— Врач. Хирург.
Я сразу поняла, что именно после этой фразы кардинально изменилось ее отношение ко мне. Если до этого Элла видела только мужчин, то теперь расплылась в улыбке, предназначенной мне одной.
— О-о! Тогда тебе тоже нужно увидеть наших деток.
Честно говоря, больше всего на свете, я бы хотела сейчас лечь куда-нибудь на горизонтальную поверхность и заснуть — так устала. Но отказаться не могла.
И вот нас всех, кроме уже все видевшего Странника, повели в темноту длинного коридора, вниз по ступенькам давно умершего эскалатора. Мы спустились в туннель, по которому когда-то ходили электрички. Элла подсвечивала путь сама.
Далеко идти не пришлось. Вдоль стен были выставлены прямоугольники из металлических листов шириной с небольшую комнату и высотой примерно в половину человеческого роста, доверху наполненные землей. В верхней части этих клетей росли всевозможные культурные растения — морковь, свекла, картошка. Прямо так — вразноброс, что где выросло, как будто семена вперемешку были набросаны неаккуратной рукой.