Любовь не кончается: Джулитта
Шрифт:
— Она хорошенькая?
Обвив рукой тонкую талию Жизели, Бенедикт притянул ее к себе. Несколько мгновений она сопротивлялась, настороженно оглядываясь по сторонам, но затем убедилась, что никто не обращает на них внимания, и уступила его желаниям.
— Нет, — ответил Бенедикт. — Я бы не назвал ее хорошенькой. — Он считал, что это слово не подходит к внешности Джулитты. Ему довелось видеть много хорошеньких девушек; к их числу относилась и его невеста Джулитта же не походила ни на одну из них.
— Значит, она уродлива?
Бенедикт пробежал губами
— Ни то, ни другое, — пробормотал он. — Она, она очень похожа на отца. И, кроме того, совсем еще ребенок… — Его рука ласково поглаживала талию Жизели, постепенно приближаясь к ее груди. Обычно эти стыдливые холмики считались запретной зоной для рук Бенедикта, но сегодня девушка позволила ему маленькую вольность.
— Скоро вы с ней встретитесь, — тяжело дыша, добавил он. — Тогда и посмотрим, понравится она тебе или нет.
В глубине души Бенедикт осознавал, что последнее, вероятнее всего, не важно. Кругом симпатий Жизели давно и успешно заправляла ее мать.
Наконец его пальцы нащупали под тканью платья упругий сосок, и в этот момент Жизель резко отстранилась Она возмущенно вскрикнула и покраснела. Бенедикт хотел было что-то сказать, но промолчал, заметив спустившуюся в зал Арлетт. Длинная свечка смотрелась в ее руках как копье.
— Жизель, ты идешь спать? — В голосе Арлетт странным образом сочетались нежность и призыв к беспрекословному повиновению.
— Да, мама, — мгновенно откликнулась Жизель, молча высвободилась из объятий кавалера и, не оглядываясь, поспешила на свет свечи. Дитя, не знающее, что такое ослушание.
Бенедикт со вздохом откинул со лба прядь волос и, не обращая внимания на любопытные взгляды игроков в кости, побрел к своему тюфяку.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Джулитта взобралась на чердак конюшни и с тихим стоном упала на сложенное там душистое сено. Скорбь не оставляла ее, причиняя физическую боль, вызывая тошноту и слабость, проникая во все уголки тела, беспощадно терзая плоть.
Девочка с ужасом вспоминала тот момент, когда ее впустили в комнату, где лежала мать. В первую секунду она, увидев находящееся во власти смерти, высохшее и почерневшее тело Эйлит, оцепенела от потрясения и пребывала в таком состоянии весь день и всю ночь. Спать ее уложили вместе с Фелицией — Оберт устроился на тюфяке. Утром тело умершей зашили в саван и отвезли во французскую церковь святого Мартина. Правда, поначалу возникло недоразумение: священник упрямо отказывался хоронить Эйлит на кладбище при соборе, объясняя это тем, что по закону ее, как жительницу Саутуорка, следовало похоронить там же, за Темзой. Святой отец сдался только после того, как Оберт добавил к своим уговорам солидную горсть серебра.
Не вникая в тонкости спора, Джулитта поняла только одно: Оберт и священник ссорились из-за тела ее матери, как хищники дерутся из-за куска мертвечины. Именно тогда оцепенение начало покидать ее, возвращая к страшной реальности Именно тогда боль набросилась на нее с жадностью
Наконец спор благополучно разрешился и Эйлит увезли в церковь. Джулитта сразу почувствовала, как опустел без нее дом. Она стояла в спальне и смотрела на кровать, где совсем недавно лежала мать. Рядом суетились служанки. На сундуке валялся букет увядших цветов. Только увидев их, Джулитта с окончательной ясностью осознала, что Эйлит действительно покинула ее навсегда, оставив вместо себя глубокую черную пропасть. Пропасть, через которую можно перекинуть мосты, но засыпать ее уже нельзя.
Лестница, ведущая на чердак, заскрипела, заставив Джулитту очнуться. Вслед за мелькнувшими зубцами вил в проеме окна показалась копна светлых волос и загорелое до черноты лицо с глубоко посаженными серыми глазами.
— Кто здесь? — окликнул Моджер — а это был именно он, — вглядываясь в темноту.
Джулитта подняла голову.
— А, это ты, — проворчал он, нахмурившись. — А я-то думал, что сюда забрался наш неугомонный конюх со своей новой девкой. Это у него любимый насест.
Девочка села и вытерла рукавом покрасневшие от слез глаза. Моджер забрался на сеновал и затащил за собой вилы. Коренастый и невысокий, чуть ниже среднего роста, с широкоскулым лицом, тяжелыми бровями и плотно сжатыми губами, которые улыбались крайне редко, он внушал Джулитте легкий страх Она прекрасно помнила, как в детстве поддразнивала угрюмого сына Танкреда или втягивала его в дурацкие проделки, отвечать за которые приходилось ему одному. Тогда он был шестнадцатилетним мальчишкой, а сейчас стал взрослым мужчиной.
Моджер подошел поближе. Сено тихо зашуршало под его ногами.
— Я сожалею о смерти твоей матери… и извиняюсь за слова, которые говорил тогда, на берегу. Госпожа Эйлит всегда была добра ко мне.
— Странно, а я думала, что мы тебе не очень-то нравились. — Джулитта жалобно шмыгнула носом.
Моджер нахмурился еще больше.
— Глупости! — сердито фыркнул он. — С чего ты взяла?
Восемь лет в Саутуорке не прошли для Джулитты даром. Она догадывалась, что скрывалось за подчеркнуто грубым отношением к ней Моджера, и в любое другое время могла бы даже позаигрывать с ним, но не сейчас. Сейчас она чувствовала себя перепуганным, убитым горем ребенком, которому все лучше держать в себе.
— Ты всегда хмуришься. Никогда не улыбаешься и не пытаешься быть любезным.
— Ты — дочь господина Рольфа. Поэтому я проявляю должное благоразумие и учтивость и держусь от тебя на расстоянии. Чего не стоит ждать от остальных. — Слегка покраснев, Моджер шагнул к расположенным в конце чердака дверям и распахнул их настежь, впустив внутрь яркий солнечный свет. Затем он принялся быстрыми, энергичными движениями сбрасывать охапки сена вниз, где их тут же подхватывали два конюха. Джулитта внимательно наблюдала за взмахами его сильных, мускулистых рук. Спустя некоторое время на льняной рубашке Моджера расплылись пятна пота. Джулитта понимала, что он разделся бы до пояса, не сиди она здесь.