Любовь Носорога
Шрифт:
— Сейчас можешь идти. Я скажу, чтоб водитель тебя отвез домой и подождал. Бери основное. Все остальное потом, если надо будет тебе.
— Павел…
— Да, давай, бля, на вы и по имени отчеству! Совсем башка не варит после секса?
Так. Спокойно. Спокойно. Спокойно!!!
Надо просто поговорить, объяснить просто…
— Паша, вы… Ты… Я не поеду никуда!
Он повернулся ко мне от стола, посмотрел молча, с тяжелой иронией, как на глупого ребенка, который говорит бред, но этот бред надо терпеливо выслушать,
Я выдохнула, собираясь с силами. Понимая, что это мой шанс. Единственный, наверно. Нельзя мне к нему, ну никак нельзя! Не игрушка я, не кукла для секса, что бы он по этому поводу ни думал, и как бы я, своими прежними действиями, не подтверждала это. Я не собраюсь жить с ним, исполнять его прихоти… Я не люблю его!
Господи, да я его боюсь до сих пор! Это же Паша Носорог! Да весь город знает, какими путями он деньги заработал! Это страшный, невозможно опасный и безбашенный тип! Мне не место рядом с ним! То, что произошло, это случайность, стечение обстоятельств. Я не искала этого, не ждала и не хотела.
И сейчас не хочу.
— Паша, я… Думаю, что это неверное решение. Я не готова к такому. И не хочу.
— Я хочу.
Черт! Черт, черт, черт, черт!!!!! Ну как мне пробиться?
— Я. Не. Поеду.
Я сказала это четко, глядя ему в глаза, уже без боязни, хотя, наверно, от страха чуть в трусы не наделала. И наделала бы, если б они у меня были!
Потому что взгляд его стал страшным. Реально страшным. Жестоким. Злым. И опять тяжелым. Давящим. Могильной плитой меня придавил. До смерти. Не вздохнуть, с груди не снять камень.
Но я держалась. Исключительно на своем упрямстве, на злости, неожиданно обнаружившейся во мне. Встала, оправила юбку, вшагнула в туфли, попыталась застегнуть блузку.
И Паша понял. Оценил мой отчаянный вид, мои нервные, но твердые движения.
— Пошла вон отсюда.
О как! Отлично! Вон так вон!
Я, твердо печатая шаг, вышла из кабинета, провожаемая удивленным взглядом секретарши, и пошла к лифту. По пути встретился туалет, и это было кстати.
С минуту я оторопело изучала себя в зеркале. Потом, вхлипнув, попыталась привести одежду в порядок.
Трусы не спасти, висели на одной веревочке, колготки сняла, обтерла сперму с бедер и юбки, как смогла, приладила полуоборванную лямку на бюстике, застегнула блузку правильно, удивляясь, что пуговки удержались. Подняла ворот до горла, чтоб скрыть следы засосов. Пригладила влажными руками волосы, спрятав за уши. Умылась, остужая щеки и губы.
И, пока делала это, разозлилась. Сильно. Очень сильно.
Значит, так, господин Колосов? Паша Носорог? Пошла вон?
А вот хер тебе! Не пойду!
У меня ипотека! И сестра — дура!
Мне надо деньги зарабатывать! И при этом уважать себя! Не как временную подстилку. А как человека! Поэтому хер тебе, а не пошла вон!
Сама — не пойду! И заявление
И вон я пойду только с деньгами, положенными мне по закону! Так что это ты иди! Вон!
Я выпрямилась, посмотрела последний раз на себя в зеркало, ища следы своего очередного морального и физического сегодняшнего падения. Все в порядке.
Я — в порядке!
И вышла из туалета.
И первое, что сделала, вернувшись на свой этаж, это отозвала заявление об увольнении. Потому что по законодательству я имела полное право это сделать.
9
— Сучка!
Паша сплюнул зло прямо на дорогое ковровое покрытие кабинета и опять выбил сигарету из пачки. Много курить начал. Много. Надо бы сокращать. Уже триста отжиманий по утрам с одышкой.
Взгляд не отпускал тяжелую дверь, за которой минуту назад скрылась эта мелкая дрянь. Полина. Мелехова. Надо пробить будет, может, реально донские казаки в предках? Это бы многое объяснило.
Странная баба, конечно.
Выбесила.
А Паша уже отвык выбешиваться. Обычно, если его что-то бесило, то кто-то за такое сразу отвечал. А здесь кто ответит? С бабы дурной какой спрос?
Вот чего ей, спрашивается, не хватило?
Он ей, можно сказать в любви признался… Хотя, не, любовь — это пиздец как тупо и неправильно. Нет ее, любви этой, бабы же сами и придумали, чтоб мужиков на бабло разводить. Это уже давным давно понятно.
Эта овца должна быть счастлива, что он на нее вообще внимание обратил.
Член в нее сунул. А она нос воротит. Овца.
Стояла здесь, тряслась. Глазищами своими хлопала, губки искусанные открывала.
Он поразился сразу, какая маленькая. Особенно по сравнению с ним. Беленькая, фигуристая. Красивая такая. Глаза запавшие, горят по-дурному. Всегда по бабе видно, если выебали хорошо, качественно. Прям и смотрит по-другому, и ходит…
Полина и смотрела на него так, что хотелось не рассусоливать. Он и не стал.
Взял прямо на диване кожаном. Заменить, кстати, надо будет. Вообще трахаться неудобно, скользко и потно.
Зато она, лисичка Полина, была хороша нереально. Нежная, отзывчивая. И в глазах… Ух! Сразу было понятно, что не играет, реально хочет.
Паша умел определять, когда баба реально хочет, поэтому со шлюхами дело имел крайне редко. Не заводило, если играет. Сразу хотелось морду блудливую впечатать в матрас и не видеть ее вообще. Он так и делал обычно. С лисичкой хотелось, чтоб смотрела. Лицом к лицу хотелось. Половина кайфа — взгляд ее бешеный, стоны ее сладкие, дрожь тела, которую она контролировать не могла. И это заводило. Когда баба так теряет контроль с тобой, это особенное ощущение.