Любовь нужна всем
Шрифт:
Илона очнулась от грёз и побежала, размахивая как первоклассница, портфелем. Нет, портфеля сегодня не было, на экзамены нельзя с портфелем. Он вылетела из класса и понеслась по коридору, мотая во все стороны руками и не замечая никого.
Виктор Сергеевич с тяжёлым сердцем ехал в МГИМО. Он как чувствовал, что не пройдёт всё так гладко, как планировалось бы. Имелось у него такое предчувствие. Казалось бы, откуда? Ведь ещё позавчера Вершинин улыбался, заискивал как всегда, нет, даже больше обычного. Чуть ли не раскланялся, принимая Шанель номер 5. Доволен был жутко. Ещё бы, сколько жена пилила. Одному Богу, кроме них самих, известно. Подкаблучник хренов. Жена им вертит, как хочет. И вот звонок: «Надо встретиться, появились проблемы». Что вот он сейчас скажет? Извини, мол, Сергеич, не получилось. А духи, конечно, не отдаст. 15 миллилитров, 220 р между прочим, пришлось выложить. Саша ещё уверяла, что это недорого,
– Сергеич, заходи, дорогой мой, заходи, всецело приветствую тебя! – Вершинин снял очки и расплылся в натянутой, насквозь фальшивой, улыбке, пухлые, бабские щёки превратили при этом глазки неразличимого цвета в тонкие щёлочки. Он медленно вынимал своё разжиревшее тело из-за стола. – Всякий раз рад тебя видеть, дорогой ты мой, такие люди как ты всегда приветствуются в этом кабинете!
«Подхалим, как и раньше, ничего не изменилось, все семь лет совместной работы подхалимажем занимался. Он и в МГИМО-то перевёлся благодаря подхалимажу, сдружился с одним, да всё глядел снизу вверх почтительно так, стульчик угодливо подвигал да дифирамбы за бутылочкой напевал. Задницу вылизывал по-всякому. У нас-то в отделе все уж представляли, что он за фрукт». И Виктор Сергеевич, пересилив себя, молча пожал протянутую руку и коротко добавил вслух:
– Давай к делу, я с работы еле вырвался, сегодня без водителя к тому же, а у меня дел там по горло. Что случилось?
– Тебе объяснять ни к чему: новая метла всегда метёт под себя. – Вершинин по своему обыкновению двигался к цели кружным путём. Он отводил заплывшие жиром глаза, текучий, бегающий взгляд скользил по углам. – Официально это называется прозрачность приёма на работу, в том числе через экзамены, борьба с кумовством и блатом, перестройка в сфере высшего образования. В общем всякая новомодная хрень. А как результат – новый ректор потихоньку всё подминает под себя, всё хочет контролировать сам, распоряжаться всем тоже сам. Ну как это возможно, скажи мне, в таком крупном учебном заведении как МГИМО? Как это возможно?
– Не знаю, давай ближе к делу. – Виктор Сергеевич рассматривал свои крупные, познавшие тяжёлый крестьянский труд, руки. Он их по-хозяйски возложил на стол бывшего коллеги. – В чём конкретно проблема?
– А вот в чём. В этом году лапы ректора дотянулись и до вступительных экзаменов. Вроде как нельзя больше ставить «галочки» в списках поступающих, ну не «галочки», но ты понимаешь. Раньше можно было договориться с кем-нибудь в приёмной комиссии, или просто так, или услуга за услугу, теперь – фигушки. Теперь все боятся. Времена, говорят, изменились. А что времена, что изменилось? Люди-то всё те же остались, страна-то та же! Перестройка, перестройка. А жить-то всем надо, без различия на всякие идеи, которые нам спускают сверху. Кушать всем надо, и не просто хлеб с малом, а желательно ещё и с икоркой, ничего не изменилось! – с неожиданной для себя горячностью заговорил Вершинин.
«Видать, за живое задело», – улыбнулся кончиками губ Виктор Сергеевич.
– Выражайся ясней, я так понимаю, что выход есть.
– Есть, дорогой мой, есть. Я покумекал и нашёл его, то есть не я один, как ты догадываешься, все эти перетряски затронули многих. В общем так, излагаю коротко, – Вершинин глубоко вдохнул.
«Давно бы к делу перешёл», – терпение Виктора Сергеича иссякало. Его уже изрядно утомили все эти «вокруг да около» – любимые темы взяточников.
– Вот, схема такова, первый экзамен, а твоей медалисточке, по идее, хватит. Первый экзамен на факультете международных отношений принимает не так много преподавателей, человек восемь-десять. Естественно, они все друг друга знают. Поэтому договариваться нужно с кем-нибудь из них, но обязательно, чтоб надёжный был, – тут Вершинин погрозил жирным у основания и от того почти треугольным указательным пальцем в потолок, – дальше они сами разберутся.
– Так есть этот надёжный?
– Есть, дорогой мой, есть. Но, если я тебе это устраиваю по дружбе, – Вершинин скромно отвёл взгляд в сторону, – то там надобны денежки. Понимаешь, деньги, бумажки презренные. Я же говорю, ничего не изменилось по большому счёту.
– Сколько, – рявкнул Виктор Сергеич, его начал выводить из терпения бывший коллега.
– Много, дорогой мой, что ты хочешь, страна переходит на товарно-денежные отношения. Уже не хозрасчёт, а, как нас учили на политэкономии, банальный капиталистический расчёт. Тысячу рублей, и это ещё немного, – зачастил Вершинин по-прежнему пряча глаза, – меня уверяют, что они между собой тоже делятся. И ещё, говорю тебе, это немного. У меня сначала двести долларов попросили. Я говорю: «Вы что спятили? Это же уголовка, статья!» В общем сошлись на тысяче рублей.
Виктор Сергеич выругался не в слух, вспомнил недавний разговор: «Вот тебе и Одесса, вот тебе и одесский нархоз».
– Хорошо, Коля, хорошо. Только чтобы точно! За такие деньги нельзя обещаниями кормить. Тут надо, чтобы надёжно!
– Конечно, конечно, дорогой ты мой, что ты? Надёжней не бывает. Фирма даёт гарантии! – ляпнул Вершинин и спохватился, но поздно. Он аж съёжился, ожидая ответной реакции гостя.
«Так и ты туда присосался! – просёк Виктор Сергеич, испепеляя взглядом бывшего подчинённого. – Ну кто бы сомневался? Следовало было сразу догадаться. Да ладно, всё равно некуда деваться».
– Шучу, конечно, – сразу заюлил Вершинин, – никаких фирм нет.
– Не об них речь, – Виктор Сергеич многозначительно постучал пальцами по столу, – конечно, нет. Хорошо, завтра завезу. Но только чтобы точно!
– Точно, точно, дорогой ты мой.
Вершинин поднялся, чтобы проводить гостя до двери, но Виктор Сергеич коротким жестом остановил его:
– Не надо, сиди. Бывай здоров! – и резво повернулся к выходу, бывший коллега даже не успел руку протянуть на прощание.
На обратном пути Виктор Сергеевич всё никак не мог успокоиться. Аж в толстый зад зиловского самосвала едва не влетел на проспекте Вернадского. Резко остановился, да так, что прохожие на оживлённой улице отреагировали на визг тормозов, зеваки застыли на месте, а самые любопытные чуть не подбежали к остановившейся машине. Виктор Сергеевич замахал руками одному – сойди с дороги, отвали! А в голове роилось безостановочно: «Ах мерзавец, ах прохвост, проходимец хренов! Нет, надо же, и жене презент соорудил, чтобы меньше зудела, смотри, мол, какой я заботливый да шустрый; и своей выгоды, негодяй, не упустил! На рестораны с девочками отстегнёт! Интересно, сколько экзаменатору там останется? Или экзаменаторам? В их круговой системе сам чёрт ногу сломит!» Единственное, в чём поверил Виктор Сергеевич новоявленному «фирмачу» так это насчёт долларов. Не такой человек Вершинин, чтобы сильно рисковать, не такой, трус он, всегда был трус, трусом и остался. Наверняка сам уговаривал «коллег» не лезть в валютные афёры, это ведь тема «конторы», там всё очень серьёзно, вдвойне опасно. «Ну, ладно Бог с ним, – наконец стал успокаиваться Виктор Сергеевич, – завтра сниму деньги в сберкассе, жене не скажу, пускай не знает до поры до времени. Главное – Илону протолкнуть, и больше в этот кабинет не ходить и не видеть эту противную жирную физиономию!»
Папа с мамой умотали на дачу. Наконец-то! Илона давно ждала этого события. Экзамены остались позади, аттестат в кармане и медаль сияла позолотой на нижней полке финского секретера. Целую неделю она дома одна, нет, не одна, с Руфиной. Никто не приоткроет дверь её комнаты в девять утра, когда папа уже уехал на работу и приспевала вторая очередь завтрака. Никто слащавым, тягучим, как конфеты тянучки, голоском не позовёт её к столу: «Илоночка, вставай, моя деточка, пришло время завтракать». Никто не станет донимать её всякими вопросами: «Ну почему ты не пойдёшь погулять с подружками?», как будто её ждали в дворовой песочнице; или: «Илоночка, почему ты не сходишь на Москву-реку, не позагораешь хоть немного?». Никто упрекнёт за полуночничание наедине с Мопассаном и Руфиной, пристроившейся к ней бочком. Она сама встанет, сама приготовит себе завтрак, сама, если захочет, договорится о встрече с Анжелкой. Сама пойдёт загорать и даже искупается, забыв о мамином категорическом: «Ты что? В Москве-реке брюшная палочка!» и будет там воевать полотенцем с переливающимися на солнце капельками воды, прилипшими к её стройному телу. Ужин себе тоже приготовит сама, и до трёх часов ночи будет слушать битлов и читать Мопассана. И так – целую неделю. Неделю одинокого счастья!