Любовь окрыляет
Шрифт:
Мать не поняла бы ее ни за что, начни она говорить про любовь, страсть, про понимание. Назвала бы это заблуждением, временным помутнением рассудка, плотской блажью. Поэтому Кристина, решив раз и навсегда положить конец всем причитаниям матери, вынуждена была сказать ей правду.
– Мама… Глеб очень надежный и очень смелый мужчина. Мне с ним хорошо и спокойно. И он не отвернулся от меня, а, наоборот, начал помогать, когда меня обвинили в смерти Симы.
– Что??? – страшно закричала мать, наверняка услышав только последнее. – Как тебя обвинили??? Тебя??? Почему
– Не нужно никуда звонить, ма, – Кристина прислонилась лбом к холодному стеклу, за которым бесновалась на ветру, комкаясь неправильными складками, снежная пелена. – Глеб уже все решил.
– Глеб…
Мать наверняка скептически поджала губы, попутно листая записную книжку с телефонами влиятельных знакомых отца. И зачем она ей только сказала? Теперь станет беспокоиться, глотать таблетки, отца растревожит, и тот помчится через весь город к дочке, дабы самолично удостовериться, что она еще не в кандалах.
Но пускай уж лучше так любят ее родители: с беспокойством, со слезами, с надоедающей тревогой за ее будущее. Чем так, как «любила» Симу ее мать.
Вспомнив о тете Лене, Кристина передернулась и тут же глянула на часы. До предстоящей встречи с ней оставалось меньше часа, а она еще не придумала, что скажет ей.
Хотелось много плохих, хлестких слов. Хотелось заставить эту грубую, алчную женщину содрогнуться, ужаснуться. Много боли для нее хотелось. А для этого следовало посидеть и подумать, что надо сказать. Времени оставалось совсем немного.
– Да, мама, Глеб, – отозвалась Кристина после паузы. – Как ни банально это звучит, но за ним я как за каменной стеной.
– А как же Света? – тут же вставила мама, ни на минуту не забывая о том, что Глеб был женат.
– Света, мама, использовала квартиру своей матери в качестве дома свиданий.
– Ты хочешь сказать?!. – ахнула мать вторично.
– Да, я хочу сказать, что милая, добрая Света с внешностью бледного ангела изменяла своему мужу в квартире своей матери с ее благословения и молчаливого согласия.
– Гадость какая! – пробормотала мать Кристины в задумчивости, потом последовала череда тяжелейших вздохов с невнятным бормотанием, и следом прозвучало совсем уж неожиданное: – Не смей, слышишь!!! Не смей его когда-нибудь обидеть!!!
И мать положила трубку, а Кристина тут же поняла, что ее неожиданная чудовищная вольность ей прощена. И что теперь Глеб для родителей не вор и не варвар, сокрушивший счастливую жизнь их ненаглядного чада, а побитый жизнью и обстоятельствами нормальный мужик, которого отец непременно теперь назовет добротным…
– К вам тут дама какая-то странная рвется, – сообщил ей охранник по внутреннему телефону. – Пропустить?
– Пропустите, – позволила со вздохом Кристина.
Пришла тетя Лена. Пришла для разговора, который готовила для нее Кристина не один день. Она нарочно придумала говорить с ней на своей территории. Здесь земля не так будет ускользать из-под ног, когда она станет смотреть в пустые, бесчувственные глаза, так похожие на Симины.
И слова искала пожестче, но их неожиданно не нашлось. Не имелось у нее тех слов, которыми можно пробить несокрушимое равнодушие этой женщины.
Она вошла к ней без стука, сразу подобралась поближе к ее столу, швырнув потрепанную сумку на гостевой диванчик. Села на стул, широко распахнув на груди изъеденную молью шубку из белки. Кажется, ее покупал еще Симин отец. Глянула на Кристину чужим взглядом таких родных Симкиных глаз в складках припудренных морщин. И проговорила с вызовом:
– Ну! Чего хотела-то? Чего звала?
– Здравствуйте, тетя Лена, – нараспев произнесла Кристина, стиснув под столом пальцы в кулаки, чтобы не начать визжать и брызгать слюной на эту нахалку.
– И вам не хворать, – буркнула та. – Ну! У меня времени, что ли, вагон? Говори, зачем понадобилась?
– А куда вы тратите свое время, тетя Лена? Куда? На что? На кого? Все еще пребываете в поисках единственного и неповторимого, способного возжелать ваше старое дряблое тело? Так не надо уповать на Купидона, тетя Лена! Он давно уже летает в другом измерении. Давно! Удивительно, что вы все еще не поняли этого.
Странно, но та не оскорбилась. Не убежала, плюнув в ее сторону. Не стала орать и ругаться. А задумалась неожиданно, притихнув и рассматривая свои руки с непрофессиональным маникюром.
– Над Симкой вон и парил Купидон этот хренов. И что из этого вышло? – тетя Лена со вздохом поставила локоток на ее стол, водрузила на него обширный подбородок. – Что за судьба у нас с ней, понять не могу!!! Ладно я, постарела. Она-то, она красавица ведь была, и машина, и квартира, и деньги, по курортам ездила. Небось супермужиков кадрила, почему с ней-то так все вышло?! Все собачились мы с ней, ругались… Она мне все отца своего простить не могла! И что ей не звонила… А чего звонить-то было, жалиться, да? Назад проситься? Может, мне стыдно было, Тина!!!
Жалеть Кристина ее не собиралась и понимать тоже не могла, а вот послушать не отказывалась. И даже казалось, что тетя Лена первый раз за все время говорит искренне.
– Симка она ведь гордая была! Вся в отца! Я когда вернулась…
Голос тети Лены неожиданно сел до хрипоты, предрекая скорые слезы. Но Кристине снова ее не было жаль, потому что наверняка женщина сочувствовала себе, а не по погибшей дочери убивалась.
– Как увидала ее, обнять хотела. А она что?! Отпихнула и как заорет, вали, говорит, туда, откуда приперлась!!! – Тетя Лена вытерла сморщенным носовым платком густо напудренные щеки, по которым проделали шустрые дорожки две скупые слезы. – Я ей: доченька, Симочка, я мама твоя. А она мне: моя мама, говорит, сдохла!!! Так и пошло, поехало у нас с ней, Тина. И я-то ведь, я, как с цепи сорвалась! Мне бы мудрее быть, терпимее, терпеливее. Подождать, может, оттаяла бы она, а я что… Наезжала на нее и наезжала! Давила и давила! Пусти пожить, денег дай… Господи, зачем мне все это теперь-то, Тина?! Мне же ничего не нужно! Мне не с кем бороться за права теперь! Да и не нужно мне ничего! Мне, может, и жить-то осталось… Квартира эта, будь она проклята!