Любовь плохой женщины
Шрифт:
— Сомневаюсь, что ты сможешь его поднять, — немедленно парировала Джуин. И, кусая растягивающиеся в улыбке губы, положила трубку.
Маффи с развевающимся следом за ним поводком гонял по квартире. Джуин похлопала по ноге, и он тут же радостно примчался к ней.
— Нахал этот Доминик, — поделилась с ним Джуин, снимая с него ошейник. — Такой чудной. Никаких манер. Хотя, пожалуй, он все-таки не такой противный, как его сестра.
Ее желудок сообщил ей о внезапном и остром чувстве голода. До нее дошло, что за целый день она съела только кусочек тоста. Элли предлагала ей поужинать салями. Фу, гадость. Элейн Шарп разделяла еду на полезную и вредную в соответствии со своими собственными пристрастиями. Все, что ей нравилось, было полезно. А то, что не нравилось, — вредно. И тот, кто не желал есть «полезные» (в понимании Элли) продукты, просто капризничал. Или, как в случае с Джуин, «позерствовал».
Но Джуин не позерствовала, когда стояла перед зеркалом и, поднимая уголки губ, пыталась придать своему лицу более радостное, более оптимистичное выражение. «Я так несчастна», — сказала она, и ей захотелось пожалеть себя. Вот-вот могли политься слезы.
Но неожиданно и необъяснимо ее настроение улучшилось. К ней незаметно вернулась надежда — так же незаметно возвращается в замерзшие пальцы и покалывает под кожей тепло. А вместе с надеждой пришла уверенность, что все наладится. И что пройдет даже самое глубокое несчастье.
На экзамене она получит хорошие оценки. Она перейдет в следующий класс. Потом она запишется в летную школу и научиться летать.
А пока ей страшно хотелось есть. Она сходит в магазин и купит жареной рыбы с картошкой.
На официанте из Бангладеш была надета ослепительно белая куртка с золотыми пуговицами и золотыми же плетеными эполетами. «Новая форма. В морском стиле», — объяснил он с милой, тихой застенчивостью. Подавая меню, он тайком полюбовался своими накрахмаленными манжетами. Весь интерьер был переделан: устаревшие обои с ворсистым рисунком и плюш были содраны со стен, их заменили новомодные кремовые и зеленые панели в компании с ротангом. Потолочный вентилятор, подобно гигантскому блендеру, размешивал напоенный пряными запахами воздух. Но, несмотря на все эти реновации, ресторанчик по-прежнему оставался стандартной азиатской забегаловкой в центре города.
«Вот, значит, как, — говорила себе Наоми, подслеповато склоняясь над меню, чтобы скрыть досаду. — Мы бедны, совершенно бедны».
— Давай сходим куда-нибудь пообедать, — бодро предложил Алекс, когда говорил с ней по телефону сегодня после обеда. — Я угощаю. (Как будто могло быть как-нибудь иначе.)
— Замечательно, — ответила она, а ее мысли уже понеслись вскачь.
«Сан-Лоренцо», перебирала она названия. Или «У Дафны»? «Каприз»? «Яви»? «Куаглино»? (Нет, там они вряд ли достанут столик.) У Наоми почти никогда не было аппетита, и появившись, он быстро пропадал; еда ее почти не интересовала. Но она буквально питалась атмосферой таких мест, она ужинала их стильностью. Она наденет свою шелковую тунику от Феретти — одну из последних экстравагантных покупок, сделанных до того, как денежное обеспечение прекратилось. Волосы она уложит кверху с помощью множества маленьких гребешков. Как здорово будет снова очутиться в этом мире!
— Я буду дома к половине восьмого, — пообещал Алекс. И перед тем как положить трубку, заверил ее: — Я люблю тебя, — не беспокоясь о том, слышали его коллеги эти слова или нет, потому что какое ему до них было дело?
Она провела целые полчаса, изучая свои немногочисленные наряды, развешанные в чехлах по всей квартире на полках, дверях и крючках, поскольку негде было их хранить. Хозяин квартиры, парень по имени Гай, старый школьный друг Алекса, работающий в социальной сфере, на время уехал заграницу. Путешествовал Гай налегке, судя по огромному количеству свитеров, брюк, пиджаков, заполнявших все имевшиеся в наличии шкафы. И ко всем этим свитерам, брюкам и пиджакам Наоми испытывала те же чувства, что испытывает арендодатель по отношению к отказывающимся съезжать арендаторам.
«Мне совершенно нечего надеть», — паниковала Наоми, и ей действительно было нечего надеть — в том смысле, как она это понимала.
Принимая душ, она размышляла над тем, как изменился… нет, как «усилился» Алекс. После того как он при столь драматических обстоятельствах связал с ней свою судьбу, он все свои силы, все свои чувства стал направлять на их союз. Он остался таким же, каким был раньше, но в большей степени. Он стал проявлять по отношению к Наоми еще большую нежность, еще более глубокую любовь. Он улыбался с большей готовностью, смеялся громче, обнимал крепче, занимался любовью яростнее. А под всем этим Наоми ощущала цельную, непоколебимую, до сих пор не испытанную в деле волю. Все же в нем было что-то от Дэвида.
И значит, она была хороша для него, сделала вывод Наоми, вставая под слабую струю — жалкий ручеек, слишком тонкий, чтобы принять ванну с пеной (потребуется почти час, чтобы сполоснуть шампунь, чтобы смыть ароматные гели и лосьоны с рук, груди, спины). Значит, она могла поздравить себя с тем, что помогла ему выявить твердость характера, доселе скрытую.
— Мы пойдем в ресторан «Вице-король», — объявил Алекс, появившись три часа спустя в их временном пристанище, разгоряченный и румяный от поездки на велосипеде. Колеса велосипеда (купленного в комиссионке на сэкономленные на транспорте деньги) радостно жужжали, когда Алекс вел своего коня на место стоянки на маленькой террасе. — Они подают изумительную курицу по-индийски.
Наоми пересекла комнату, чтобы поздороваться с Алексом, еще одетым в черный велосипедный костюм из лайкры (обтягивающий почти до неприличия), и положила ладонь ему на затылок.
— О. А я думала, что…
Алекс целовался с уверенностью, которую она до сих пор ни в ком не встречала. Он ошеломлял ее, когда накрывал ее рот своим и буквально впивался в нее. И, наверное, к лучшему, что у Наоми не было ни возможности, ни дыхания, чтобы поделиться с Алексом своими планами провести вечер в более дорогом заведении.
А теперь ее чистые, блестящие волосы пропахли запахами индийской кухни (уже ночью, зарываясь лицом в подушку, она будет улавливать запахи чили, тмина, кардамона и, сбитая с толку, будет видеть странные, заграничные сны). Пары, поднимающиеся от шипящих блюд, проплывали мимо нее, оседая на шелковую тунику и впитываясь в ткань. Наоми чувствовала себя бесконечно глупо и излишне разряженно. Хуже того, у нее складывалось ощущение, что ее саму коптят и что она выйдет отсюда цвета одного из этих цыплят, что то и дело проносили мимо ее уха.
Но вот Алекс проговорил:
— Ты сейчас выглядишь красивее, чем когда-либо. — И вполне вероятно, что так оно и было.
Со слегка озадаченным видом она отложила меню, и Алекс взял ее за запястье, развернул ладонь кверху и, нахмурив лоб, стал всматриваться в хитросплетение линий, будто пытаясь прочитать по ним ее судьбу.
«Я пропал, — осознал он благоговея, когда Наоми подняла на него свои сияющие глаза. — Я полностью в ее власти».
Наоми верно определила, что он обнаружил в себе неведомую ранее смелость и решительность. И только благодаря ей смог он выбраться из западни. Если бы не Наоми, он так бы и сидел дома с милой, верной Кейт, так бы и высматривал свою Наоми, выжидая, когда же начнется настоящая жизнь.