Любовь плохой женщины
Шрифт:
— Боюсь, если Тревор будет продолжать в том же духе, то до старости мне не дожить. Этот мальчишка доведет меня до смерти.
— Не забывай, — нравоучительно произнесла Джуин, — что эти женщины прошли через две мировые войны. Они растили детей порой в очень непростых условиях. Они прожили насыщенную жизнь. Ты бы слышала, какие истории они рассказывают.
— А ты, жемчужина моего чрева, не забывай, что я — твоя мать. И веди себя со мной повежливей.
Прошлое подопечных Джуин действительно казалось ей яркой выдумкой. Вот и теперь она поставила тележку с чайными принадлежностями возле стены, поправила скамеечку для ног миссис Солтер, сама устроилась поудобнее и так заслушалась воспоминаниями о старом Ист-Энде, о блицкриге, что не заметила, как стала брать с тарелки и отправлять себе в рот хлебные корки, с которыми, очевидно, не справились чьи-то зубы.
Вера Солтер родилась в центре Лондона, то есть была истинной кокни и, следовательно, никогда не использовала в речи жаргонизмы или сленг. Яркие, подвижные глаза, морщинистая кожа еще более усиливали выражение напряженной концентрации внимания, и, казалось, ничто не могло остаться незамеченным ею.
У Мэйбел Флауэрс же, напротив, было гладкое, спокойное лицо и такие светлые глаза, что в некоторые моменты казались почти бесцветными. Время густо испещрило Веру знаками своего присутствия, но почему-то пощадило ее подругу. Но Вера и Мэйбел были неразлучны, хотя частенько спорили друг с другом, и каждое чаепитие посвящали, как сегодня, перебранкам и воспоминаниям. Несогласие объединяло их и заставляло жить дальше.
— Четыре купона за нижнюю юбку или пару белья, — сказала Мэйбел Флауэрс, размышляя о невзгодах военного времени. — Корсеты по три купона за штуку. Платье — семь купонов. Ни вышивки, ни декоративной строчки. Ни сантиметра лишней ткани на широкие рукава или подгибку.
— А мне кажется, — вставила Джуин, — что вполне можно обойтись и без корсета.
— О, моя дорогая, нет, это было невозможно — появиться на людях без грации.
— Но на подвязки почему-то купоны не требовались, — вспомнила Вера Солтер. — Ни на шляпки, ни на сабо, ни на пояса…
— Нужны нам были эти пояса! Ведь чулок тогда было невозможно достать. Вера, ты помнишь жидкие чулки? Это такая краска для ног.
— Мы использовали холодный чай. В ванне. В домах тогда были жестяные ванны. А ты, мисс Оборвашка, сама не знаешь, как тебе повезло родиться в мирное время. Ты можешь выбирать из множества платьев, юбочек, блузочек…
— Что сегодня происходит? — недовольно сморщилась новая нянечка Даунсайд-хауса. — Объявили международный день приставаний к Джуин?
— Пока ты будешь одеваться как бродяга, то можешь не рассчитывать, что тобой заинтересуются молодые люди.
— Я еще не уверена, — призналась Джуин, нахмурясь, — что мне хочется, чтобы мной интересовались молодые люди. И вообще мне кажется, что от мужчин хлопот больше, чем толку. — Отвлекшись от разговора двух старушек, Джуин позволила своим мыслям и взгляду бродить где им вздумается.
Одна стена в общей гостиной Даунсайд-хауса была целиком стеклянной, поэтому прохожие могли на секунду прервать круговорот своих дел и взглянуть через стекло на стариков, поздравив себя с тем, что пока не находились в их числе. Оформление общей комнаты подавляло. Она была выкрашена в оранжевый и зеленый цвет. Оранжевый цвет теоретически цвет радости и товарищества, а зеленый вроде бы должен вызывать ощущение гармонии и надежды. Здесь же они почему-то производили обратный эффект. Где работники городского совета нашли эти краски? В какой огромной бочке они их мешали? И раз уж об этом зашла речь, откуда они выкопали этот оттенок синего цвета для ванных комнат? Он был буквально создан для того, чтобы вызывать депрессию. Джуин находила, что он очень точно соответствовал ее настроению.
Звонок Кейт обрадовал ее, но не очень.
— Извини меня за то, что я сорвалась, — сказала ей Кейт. — Несправедливо было обвинить во всем тебя.
Но голос Кейт был таким равнодушным, таким неизвиняющимся, что тот короткий разговор мало утешил Джуин. И к тому же очередная ужасная новость — то, что Алекс и Наоми свили собственное гнездышко, — была как для Джуин, так и для Кейт источником неизбывного страдания.
— …Носили гламурные ленты, — говорила тем временем Мэйбел Флауэрс.
— Что это такое? — спросила вернувшаяся к действительности Джуин.
— Это такие шарфы, — пояснила Вера Солтер, — которые мы оборачивали вокруг головы и завязывали спереди. — Она показала жестами, как это делалось. — Нам приходилось их носить, чтобы волосы не попали в станок. Бывало, женщины оставались буквально без скальпа. Насколько я могу судить, нечто подобное случилось и с тобой.
— Отстаньте от меня. — Джуин провела ладонью по своему ежику. — Да будет вам известно, что сейчас это — крик моды.
— Скорее, крик глупости, — фыркнула Вера. — Нет, ты давай приведи себя в порядок и найди себе приличного парня. Такого, чтоб с задором.
«Алекс был с задором, — подумала Джуин. — И вот куда его завел этот задор».
— Вот мой Эд был хорошим человеком, — продолжала свою мысль Вера, — очень приличным, но в нем не было ни капли задора.
— Мне еще только шестнадцать, — вяло запротестовала Джуин. — У меня еще куча времени.
— Когда мне было шестнадцать, мне уже сделали предложение руки и сердца, — доложила Вера с видом удовлетворения на лице. — И в семнадцать лет родила первого ребенка.
— Первого? А сколько их было всего?
— Всего восемь. Пятеро выжили, а трех я похоронила.
— Ужасно, — только и смогла произнести потрясенная Джуин. А еще ей пришло в голову, что Эд, по-видимому, не был совершенно лишен задора.
— Такова была воля Бога, — отрезала Вера. Вообще она была убежденной атеисткой, но ей надо было возложить на кого-то вину.
— Но почему они умерли?
— Потому что в наше время дети умирали, — коротко ответила Вера. Ее лицо потемнело и сморщилось еще больше, когда она вспоминала двух мальчиков (один родился мертвым, а второй умер от дифтерии) и девочку (родившуюся до срока, такую крохотную). Они до сих пор жили в ее памяти. — Мы были очень бедны, — сказала она просто. — Ты не можешь себе даже представить, насколько бедны.
— А где они теперь? Те, кто выжил?
— А… — Вера подняла руку и нерешительно поводила ею из стороны в сторону, явно забыв, что собиралась сделать, — кто где, — сказала она с покорным видом. — Они навещают меня, когда могут. На Рождество, на день рождения. Никогда не забывают. Они очень хорошие.