Любовь плохой женщины
Шрифт:
— Добрый день. Я бы хотел пинту лагера и полпинты имбирного пива для моей подруги.
— Сколько ей лет? — спросила женщина, указав на Джуин коротким кивком.
— Мне девятнадцать, — ответила за него Джуин. — И я понимаю английский. Кстати, это мой родной язык и говорю на нем с двух лет.
Тряпка описала еще три влажных бесполезных круга. «И кто меня тянет за язык, — подумала Джуин. — Теперь она не обслужит нас». Но хозяйка кафе без дальнейших вопросов, хотя по-прежнему сохраняя недоверчивое выражение лица, сунула кружку под кран и неохотно
— Вам нужно меню? Здесь подаются только булочки и сандвичи. Горячее и салаты — в том зале. Хотя посетителям с собаками, — добавила хозяйка кафе с торжествующей улыбкой, — вход туда запрещен.
— Нет, — ответил Доминик, — мы заглянули, чтобы утолить жажду. Видите ли, мы все утро протрахались… — Он взял свою кружку, сделал большой глоток и удовлетворенно выдохнул, подражая «настоящим» мужчинам из телерекламы. — … с этими мешками с углем.
— Да?
— Да. Мы везем их в Ньюкасл.
Джуин задержалась, чтобы расплатиться (Элли, щедрая и при обычных обстоятельствах, под влиянием чувства вины перед отъездом дочери набила ее карманы деньгами на мелкие расходы), а Доминик забрал напитки и направился к столику в углу, где и уселся под тремя мрачными гравюрами с охотничьими сюжетами. Бессильные лучи солнца не могли проникнуть даже сквозь тонкие сетчатые занавески.
— Как тебе нравится этот ковер? — спросил он, когда к нему присоединилась Джуин. — Такой практичный рисунок. На таком ничего не будет видно, даже если какого-нибудь старого пьянчугу стошнит на пол.
Джуин ссыпала сдачу в карман и плюхнулась рядом с Домиником.
— Доминик, — упрекнула она его, — хватит говорить ерунду. И почему ты все время стараешься разозлить всех и каждого?
— А я ничего не могу с этим поделать. Это врожденное.
— Наверное, это у тебя от Дэвида Гарви.
— Нет, он совсем не такой. Он никогда не дурачится. Этот парень ужасно серьезен.
— И ты не хочешь быть писателем вроде него?
— Я не хочу быть писателем вроде кого бы то ни было. Я хочу быть курьером по доставке поцелуев.
— Ну вот, опять ты за свое. Скажи, чем ты действительно хотел бы заниматься.
Он еще раз глотнул пива, поставил кружку перед собой, изучил ее внимательно, отодвинул на дюйм в одну сторону, на два дюйма в другую.
— Я хочу быть актером, — наконец сказал он, и Джуин впервые увидела в нем неуверенность, увидела в нем скромность.
— Вот это да! Честно?
— Честно.
— А твоя мама знает? Или папа?
— Никто не знает. Только ты.
— В таком случае я чувствую себя польщенной, — сказала она, но прозвучало это слишком легкомысленно.
Доминик взмахом руки показал, что Джуин не оправдала его доверия и что больше ей нечего рассчитывать на откровенность с его стороны.
— И не болтай об этом, — предупредил он ее. — Если мои предки прослышат, они из кожи вон вылезут, чтобы отговорить меня. По крайней мере, мать.
— Да, конечно. А что бы сказала твоя мама, если бы узнала, где мы с тобой сейчас сидим?
— Она бы сказала… — Доминик откинулся на спинку стула и, закрыв глаза, вошел в образ матери: вечно недовольной, беспомощной, с дрожащей нижней губой, с чем-то опасным, скрываемым до поры до времени внутри; он превратился в Джеральдин. — От Доминика я ничего лучшего и не ожидала, но я надеялась, что в тебе, Джуин, было немного больше здравого смысла… то есть, что я могу тебе сказать… Ох, да оба вы хороши.
— Ужасно! — Джуин уронила голову в ладони и рассмеялась. Потом она осторожно глотнула своего имбирного пива. В смысле алкоголя Джуин находилась еще на стадии взросления: все эти сладкие шипучки она уже переросла, но вкус к более крепким напиткам у нее еще не развился. — И это пиво тоже ужасно. — С этими словами она вместе со стаканом исчезла под столом, где все пиво вылакал благодарный Маффи.
Доминик тем временем тоже осушил свою кружку: запрокинул голову как птица и вылил в рот последнюю треть лагера.
— Нам пора возвращаться, — провозгласил он затем.
Хозяйка кафе весьма демонстративно не стала желать им всего хорошего на прощанье, не поблагодарила их и не пригласила заходить еще. Уже на пороге Джуин оглянулась и увидела, что женщина протирает их столик с такой мрачной решительностью, словно хотела стереть всякую память об их пребывании. Неудивительно, что парковка пуста, подумала Джуин.
Однако парковка была не пуста: на въезде стояла в пестром пляжном костюме краснолицая, потная, несчастная Люси.
— Посмотрите, кто пришел, — сердито пробормотал Доминик. — Я-то думал, что мы оторвались от нее.
— Судя по всему, не оторвались, — ответила Джин, чувствуя себя подлой и достойной всяческого порицания. Люси так хотела знать, куда это они с Домиником собирались, а они так не хотели ей этого говорить. Наверное, безопаснее было бы сразу ей все рассказать и заставить поклясться не выдавать их тайну. Во всяком случае, так было бы добрее. Обида и раздражение так исказили лицо Люси, что Джуин поняла (с раскаянием), почему бедную девочку постоянно дразнили в школе, поняла, почему Люси не везло с подружками.
— Прости нас, — смиренно проговорила Джуин.
Но Доминик, похоже, не разделял этих чувств.
— Прилипала противная, — набросился он на сестру. — И чего ты приперлась? Какое право ты имеешь следить за нами?
— Это свободная страна, так ведь? И я имею такое же право быть здесь, как и вы. Вот смотри сюда… — Нелепая, возбужденная Люси махнула рукой куда-то в сторону. — Видишь, что здесь написано? «Free house» [55] .
55
Пивная, не связанная с отдельной пивоварней, торгующая пивом разных марок; дословно «свободный дом» (англ.).